Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Рычков побелел и стал вилку гнуть, а Пучков ему все свой фокус показывает, а Вадим Забабашкин про трубочиста читает, как тот вылез из трубы и завыл: «У-у, Нил мой, Нил». Рычков, вилку совсем изогнувши, глаза зажмурил и стал себя за волосы дергать, потому что никак вспомнить не может, с чего та штуковина начиналась, которую ему представлять сейчас надо будет. Дергал он, дергал, но так ничего и не вспомнил.

А тут его как раз в бок толкают и говорят:

– Ты чего на стуле сидишь? Давай, выходи.

Вышел он, рот открыл, руку выставил, пальцы растопырил, потом в кулак их сжал, потом указательный отогнул – но так ничего вспомнить и не мог.

– Я Рычков, – сказал Рычков. – Свяще… тьфу.

Сделался он из белого красным и, на Пучкова поглядевши, обмер, потому что у того уже шесть маринованных помидоров на столе лежало и кожурой поблескивало.

– Свяще… тьфу, – сказал Рычков.

Тут другой актер, по фамилии Володька Лаврентьев, тоже вдруг побелел и Пучкова в бок толкает:

– Владимир Палыч, – шепчет, – выручай, век не забуду: как у Гюи де Мопассана вещь про вербену начинается?

– Хрен вам! – от души сказал Пучков. И почувствовал непонятное облегчение. И, почувствовав облегчение, не будь дурак, дай, думает, еще чего-нибудь скажу.

– Я сам, – говорит, – могу сочинять ядренше любого Разгюи де ля Распромопассана, но не желаю и поперек себя не пойду – потому как музы у нас разные, а вашу Мельпомену я у себя под табуреткой видал.

– Свяще… тьфу, – сказал Рычков, который уже стал фиолетовый, как цветной телевизор.

Тут народ стал роптать.

– Я Рычков, – сказал Рычков.

– Это ты врешь! – вдруг крикнул какой-то хулиган.

– Свяще… – сказал Рычков и насмерть перепугался.

Видя такое надувательство, народ засвистел и ногами затопал, а Пучков стал кидать в актеров маринованными помидорами, приговаривая:

– Заполучи!

Первый же помидор попал Рычкову в глаз.

Рычков схватил стул, заорал:

– Священный, кобель его пойми! – и, выбежав в коридор, впечатал стул ножками в стену. В результате помидор из глаза вывалился, а Рычков, прозрев, понял, кто он есть на самом деле и пошел прочь, рыдая и раскаиваясь.

А Пучков думал-думал, а потом возмутился да как заорет:

– Ах ты, безобразник такой сякой, ты зачем у нас стулья ломаешь? Вот я ужо за рубель билет куплю и у вас в театре тоже че-нито изломаю!

С тех пор актеры на встречах с нами пьют только с собой принесенный напиток «Грушу», а чтобы кто втихаря бутылки не подменил, на наклейках маленький крестик ставят. Мало ли чего.

Был мне сон. Будто бы в Думе прения. И я тут сижу. Один за другим выступают ораторы. Главным образом про Чечню. И вот выходит человек в очках, достает листочки и говорит что-то очень тихо. Доносится только:

– М-н-н-э… а-а-а…

– Громче! – кричат ему депутаты.

– Люстра… М-м-э-э-э…

Тут все смотрят вверх и видят: висит огромная люстра.

– Певица… м-м… э-э… была в черном платье…

– Какая певица?! – кричат депутаты. – Вы о правах человека брали слово!

– А-а-а-а… Я же и говорю… э-э… Музыка… А-а-а… В консерватории…

– Какая музыка?!

– Кто его пропустил туда?

– Рыбкин, ты куда смотришь?

– Вот до чего дошли!

– А-а… У меня есть друг… Э-э…

– Помедленней, пожалуйста, – голос, по-моему, Арины Шараповой, – я записываю.

– Ты еще тут?!.. – взрываются депутаты. – Кто пустил прессу? Убрать на х…!

– Друг! – пытается перекричать их человек в очках. – Э-э… А, в общем, не надо ничего, – сникает он и, сняв очки, уходит с трибуны.

– Кто это был? – обращаюсь я к соседу.

Только он открыл рот, чтоб ответить, – зазвонил телефон.

Мгновенно проснувшись, я вскочил как сумасшедший и закричал в трубку:

– Алло!.. Алло!..

В ответ – ни звука.

«Опять пионеры», – подумал я. Уже и ночью… Но только положил трубку, как снова раздался звонок.

– Алло, – сказал я с досадой.

– Шарыпе-ов?.. – женский голос.

– Да!.. Арина! Тьфу, что говорю… Анжела!

– Шарыпов! Ты чего, блин, пишешь! Девять ноль… О-ой, блин!.. Какая бренди! Да я на нее пивом рыгала всегда! А этот девять ноль два один ноль – ты чего пишешь?

– Какой девять один ноль…

– Это шоу!.. Это порнуха, вам одну порнуху показывают, я ненавижу все эти шоу, я потому и уехала от вас, а ты пишешь, что я на бренди похожа!

– Какую б… Где?

– Проснись, Шарыпов, выпей водки, блин, если ты не проснулся, у вас уже без пяти шесть! Я тебе специально звоню, чтоб сказать, что ты неправильно все пишешь! Неправильно, все, все неправильно! Ты никогда ничего не понимал! Вот Анатолий Гаврилов понимает: «О музыке»… О музыке, понимаешь? Я как прочитала, как «Лунную сонату» вспомнила – я всю ночь плакала, я рыдала, понимаешь? «О музыке надо, Саша!» Это же вот он тебе пишет… Я от слез опухла, у меня глаза, как у китайца… А у тебя такая фотография, как будто ты сейчас плюнешь в это окно! Вот кого я люблю – Гаврилова… Он никогда меня не обижал, он добрый, о музыке пишет, а вы злые, вы злые все и порнуху смотрите… Я люблю его, поцелуй его за меня!..