Михаил Литов - Московский гость

Однако Антон Петрович лишь принял беззаботный, прогулочный вид, а на самом деле вовсе не думал бесцельно слоняться по городу. Да и города уже словно не существовало для его раздвоившегося сознания, с одной стороны, покорившегося задачам службы у Николы Баюнкова, а с другой, не приемлющего той новой среды, в которой он неожиданно и, в общем-то, подневольно оказался и которая отнюдь не спешила принять его. Беловодск виделся теперь экс-политику не столько городом, сколько некой территорией, где он еще не стал да и едва ли мог стать совершенно чужим, но и не чувствовал уже себя своим.

На такой территории он мог как-то действовать, заявлять те или иные интересы, даже права, но не гулять как обыкновенный добропорядочный гражданин, не пристраиваться к группкам каких-нибудь праздношатающихся людей. Уже давно его разбирало желание посетить Коршунова, с которым он пережил темную больничную драму, и нынче он твердо решил не откладывать больше исполнение этого желания в долгий ящик. Этот визит к человеку, формально оставшемуся его политическим противником — ведь мировоззрение, даже если о нем больше не говоришь вслух, не улетучивается без следа, — Мягкотелов считал, по сути, своим долгом, делом человеколюбия, но в глубине души не мог не признать, что руководствуется и стремлением слегка покрасоваться перед тем, кто, в отличие от него, не познал счастье исцеления.

Общим между недавними вождями было то, что и Коршунов теперь отстал от политики. Антон Петрович пошел на тайную сделку с властями, продался им, а Леонида Егоровича члены ячейки голосованием отстранили от руководства. Товарищи единогласно признали его поведение недостойным, порочащим звание борца за народное благоденствие. Кто, как не он своим ужасным, нечеловеческим видом, а еще больше своим бессмысленным выступлением сорвал культурную программу, которую партия намеревалась осуществить в Кормленщиково в расчете на добывание столь необходимых ей очков перед грядущими выборами в городскую думу? Образумилов, проводивший собрание и целиком завладевший волей ячейки, представил дело таким образом, будто Леонида Егоровича необходимо было любой ценой выставить на всеобщее обозрение, подать как активно участвующую в народных торжествах персону, несокрушимого адепта великого, бессмертного, на века данного учения. Глядя на Леонида Егоровича, люди должны были проникаться уверенностью, что видят перед собой победителя всех грядущих выборов. Ведь как еще, товарищи, держаться на плаву, — с драматическими нотками в голосе вопросил Образумилов, — если не показывать везде и всюду, что нам все нипочем, наше дело правое и победа будет за нами? А что увидели люди на самом деле? Как ни горько это признавать, они увидели паяца, товарищи. И этот паяц, этот жалкий шут, этот убогий гаер, безусловно готовый продаться каждому, кто поманит его монетным звоном, не только похоронил мечты на предвыборные очки, но и оттолкнул от партии даже многих ее давних верных сторонников.

То, что сам Образумилов, увлекая своим примером других товарищей, азартно ловил ртом огрызки яблок и гнилые помидоры, старательно обходилось молчанием. На животрепещущий вопрос, каким образом утроба партийцев справилась со всем этим обилием объедков и гнили, сразу был напущен флер таинственности. В будущем, когда партия вновь возьмет бразды правления в свои руки, этот оставшийся без ответа вопрос станет глубочайшей государственной тайной, разглашение которой будет караться смертью, а в более отдаленные времена, когда не останется и следа ни от Образумилова, ни от дураков, способных верить образумиловым, он превратится в одну из неразрешимых загадок истории и займет достойное место в ряду таких головоломных явлений как фигуры острова Пасхи и скрывшийся под водой город Китеж.

А вот вопрос, по чьей вине рухнул на митинге помост, без ответа остаться не должен. Разумеется, по вине «тяжеловеса» Коршунова. И не проливает ли чудовищное, карнавально-фантасмагорическое поведение вождя особый свет и на неподдающиеся объяснению с позиций здравой человеческой логики события вроде таинственной гибели достойного члена ячейки писателя Членова и не менее таинственного исчезновения «красного банкира» Иволгина?

Наиболее горячие головы заговорили о необходимости уголовного преследования столь осрамившегося вождя. Образумилов снисходительно усмехнулся на это и призвал товарищей не пороть горячку. Членова не воскресишь, а Иволгин, надо думать, перенес свою коммерческую деятельность в страны с более благоприятным климатом, так что никаких положительных результатов от расследования ждать не приходится. Оно лишь возбудит нездоровое любопытство в колеблющихся, болотистых массах, а бесчисленным врагам партии даст импульс для новых нападок на нее. Поэтому предавать огласке почти доказанное участие Коршунова в умерщвлении и исчезновении некоторых товарищей (можно припомнить и еще кое-кого помимо названных) нецелесообразно. Напротив, интересы дела требуют тихого отстранения Леонида Егоровича от руководства ячейкой. Будем жить и действовать так, словно никакого Леонида Егоровича никогда не существовало на свете и его имя ничего нам не говорит.