Михаил Литов - Московский гость

— Но я дело говорю, — обиженно возразил тот.

— Иди за мной.

И, швырнув на землю недоеденный бутерброд, Иволгин зашагал по направлению к выслеженному им парню. Членов поплелся за ним.

— Держись рядом со мной, не отставай, — тихо и каким-то угрожающим тоном велел Иволгин.

Членов понял, что беда, о которой говорил друг, близка. Но что она собой представляет? Что такое углядел банкир, чего не заметил он, Членов?

В этот момент они поравнялись с парнем, и Иволгин мог видеть, что тот и не шелохнулся, краем уха не повел. Однако он уже с какой-то суеверной животностью верил в причастность молодого незнакомца к его делу. Иволгин вдруг схватил Членова за плечи, повернул спиной к себе и с недюжинной силой толкнул на парня. От ужаса, как бы за один миг очутившись над бездной, Орест Павлович закричал, а Иволгин сломя голову побежал к перрону.

Каким-то чудом писатель не столкнулся с парнем и даже не упал. Он, извиваясь, словно его ужалила оса, на большой скорости обогнул того кругом и, не останавливаясь, помчался вдогонку за Иволгиным. Парень с ленивым изумлением смотрел им вслед. Для него то, что сделали эти двое, было выходкой сумасшедших, недостойных его внимания.

Членов догнал друга под табло, под которым, задрав головы и читая светящиеся объявления, толпились люди.

— Ты с ума сошел? Зачем ты меня толкнул? — закричал он.

Иволгин остановился, мельком взглянул на Членова, а затем осмотрел местность, разведывая возможную погоню.

— Ну, толкнул и толкнул… — начал Иволгин и вдруг взвизгнул: — А зачем ты за мной увязался? Я тебя просил?

— Увязался? Во всяком случае не для того, чтобы ты меня толкал!

— Сейчас не время обсуждать всякую чепуху, — раздраженно ответил Иволгин. От былого его добродушия не осталось и следа.

— Это не чепуха! — крикнул Орест Павлович. — Если ты собираешься подставлять меня всякий раз, когда тебе померещится опасность, то мы вряд ли далеко уедем.

— Мне нужно было проверить того парня, мне показалось, что он следит за нами, — объяснил банкир. — А рисковать я не могу… На мне деньги, банк… и дело партии…

— Я тоже в партии, — сказал Членов. — Но я не хочу отправляться на тот свет ради твоих идиотских идей.

— Идиотских? — вступил в политический диспут Иволгин. — Ты называешь идиотскими идеи, во имя которых сложили головы тысячи людей, безымянных борцов с диктатурой, с произволом власть имущих?..

— Мы не на митинге, так что не надо демагогии. Я все это знаю не хуже тебя, — перебил Членов. — Я тоже страдаю.

— Ах вот как, ты страдаешь! Бедненький! А между тем родина дала тебе все, что могла, и если бы не так называемые демократы, ты бы давно жил припеваючи.

— И это говоришь ты? Мне? Ты, который и сейчас живет припеваючи? Мне, который едва сводит концы с концами?

— Я даю деньги партии… чтобы такие, как ты, думали не о том, как свести концы с концами, а о скорейшем захвате власти.

— Ты мало даешь! — взорвался Членов.

— Мало даю? Как у тебя язык повернулся сказать такое?

Оресту Павловичу жалко было обижать друга, который несомненно страдал под градом его упреков, но он уже не мог остановиться и жутко полетел к новым обвинениям, по проторенной, впрочем, траектории:

— Мало! Именно что мало! Фактически ничего! Потому что сколько бы ты ни дал, это все равно ничто, пока ты не отдал все! Как можно быть таким двоедушным? Служить одновременно и золотому тельцу, и рабочему классу? Называть меня другом и рисковать моей жизнью как чем-то ничего не значащим в сравнении с твоей!

— Выходит, можно! Диалектика, братец!

— Это ты полагаешь, что можно, а на самом деле нельзя. И в действительности ты служишь мамоне — ей ты служишь на деле, а рабочему классу только на словах, иными словами, никак не служишь! И моей жизнью ты рискнул просто потому, что любишь только одного себя! Какая же это диалектика?

Они шли и обменивались почти заученными фразами в потоке спешащих к электричке людей, а сзади к ним все ближе и ближе, с таинственностью паука подбирался посланный Кащеем Дубыня.

Иволгин облизывался, предвкушая, как он сейчас отбреет зарвавшегося человечка, этого извечного лизоблюда Членова, который нынче задумал пожить за его счет, а начал с того, что попрекает его за богатство, себялюбие и недостаточно щедрые взносы в партийную кассу. На мгновение банкир даже позабыл о нависшей над ним опасности, так его воодушевила перспектива короткого и быстрого суда над Членовым. Жестким, не подлежащим обжалованию приговором он прогонит от себя бестолкового и лишенного элементарного представления о такте писателя. Тебе не нравится мой образ жизни, мое умение сидеть на двух стульях сразу? Тебе не дают покоя мои капиталы? Тебя возмущает, что моя жизнь мне дороже, чем твоя? Что ж, поди прочь! Так он скажет, ступив на подножку вагона и величественным жестом указывая, что отныне их пути навсегда расходятся.