Михаил Литов - Московский гость

— Мне нужны деньги, мне нужна женщина, нужен настоящий друг. — объяснил Членов, загибая пальцы для полноты и убедительности своего перечисления. — Мы поедем на машине?

— Никаких машин! — возразил Иволгин. — Электричка… Как все обычные люди, простые смертные… Затеряться в толпе — вот что главное.

Так Членов, который отделался у Кащея пинком, стал беглецом, как если бы тот угрожал ему чем-то гораздо более страшным. Банкир не хотел брать его с собой, но писатель увязался за ним, перестав спрашивать разрешения.

Тогда Иволгин заставил его снять приличный пиджак и надеть легкую поношенную курточку, которая затрещала под напором большого тела. Тревожно озираясь, они вышли на улицу и зашагали к трамвайной остановке. У Иволгина, казалось, глаза выросли на затылке, но и такое остросюжетное напряжение сил и возможностей не разгадывало и не разоблачало слежку. Иволгин видел сейчас своего приятеля простофилей и даже чем-то вроде деревенского дурачка, а себя мудрецом, и так было потому, что он сознавал враждебность мира, а Членов всего лишь беспечно и слепо катился по воле волн. Но банкир окончательно почувствовал бы и утвердил свое превосходство над Членовым, если бы увидел еще и посланцев Кащея, — для чего ему была нужна такая страшная определенность, он не знал, однако не сомневался, что ликовал бы как дитя, когда бы мог указать на нее Членову.

— Смотри в оба, — не уставал наставлять Иволгин.

Членов вертел головой во все стороны.

— Да не так, — сердился финансист. — Ты же похож на испуганную курицу, любой заподозрит, что с тобой что-то неладно. И это инженер человеческих душ!

— Говорят, я плохой писатель, — печально вздыхал Членов.

Они приехали на вокзал, где все было чересчур убого и скучно для дельца, с некоторых пор привыкшего к достатку. На огромной площади, куда бесформенная громада вокзала выходила фасадом, Иволгин почувствовал себя неуютно. Ему казалось, что кольцо сжимается вокруг него, смерть уже дышит ему в затылок.

Они влились в толпу, бурлившую у киосков с разной снедью. Иволгин заявил, что проголодался, и, купив пару бутербродов под горячий кофе, расположился за грязным столиком. Отсюда просматривалось большое пространство между кассами пригородных поездов и перроном. В сущности, банкир для того и затеял трапезу, чтобы без спешки и внимательно оглядеться.

Членов, который все еще был не в состоянии осмыслить свое новое положение, завел унылую шарманку:

— Что все это значит? Разве этот Кащей так уж опасен? Разве он посмеет тебя тронуть? Поверь, мы уже отделались от него. Я принял удар на себя! Сейчас не время говорить об этом, но когда-нибудь ты узнаешь подробности и поймешь, что у тебя есть все основания быть мной довольным. Знаешь что, давай прилично зарабатывать, Паша. Зачем все бросать и бежать неизвестно куда? Что, например, скажет твоя жена? Не одобрит, нет… Куда нас несет? Кстати, положение, в которое ты ставишь свою жену, приводит к вопросу: зачем обрекать бедную женщину на одиночество? Одиноких людей и без того пруд пруди… Давай честно работать и никому не мешать, Паша… Мне тесно в этой курточке…

Иволгин не слушал его. Заунывный голос спутника слился для него с шумом многолюдного места.

Его внимание сосредоточилось на высоком, крепко сбитом парне в расстегнутой чуть ли не до пояса рубахе. У всех, кто попадался Иволгину на глаза, были вещи, неподъемные тюки, по крайней мере сумки или маленькие чемоданы, а у этого парня не было в руках ничего. Как, кстати сказать, и у самого Иволгина, который взял в дорогу только деньги. Но Иволгину походное снаряжение заменял болтливый спутник, эта как бы музыкальная шкатулка, вздумавшая завести песнь о своей незадавшейся судьбе. А парень был подозрительно свободен от вещей, от связей, от затейливой мимики и быстрой сметливости в глазах, от всего, что делает человеческую жизнь заполненной и деятельной. Подобный мумии, он неподвижно возвышался над снующими людьми и только что не лопался от пустоты равнодушия.

Иволгин, глядя на подозрительного парня и воображая, как он, равнодушный и неумолимый, всаживает ему в спину нож, понял, что смертельная опасность — это нечто более серьезное, чем представлялось ему до сих пор, это не игра, а самый главный вопрос всякой жизни, и напрасно он думал кичиться перед Членовым своей криминально-приключенческой значительностью.

— Помолчи, — грубо оборвал Иволгин пустую болтовню Членова, который продолжал излагать свои жалобы и просьбы.