Теперь с шестого все только начинается. Это совсем молодой, двадцатишестилетний Корней Чуковский, тот, про которого — еще не знающий про их будущую дружбу — Блок писал, что у него, Чуковского, нет длинной, фанатичной мысли, что он-де, приехав из Одессы, лезет в «честную петроградскую боль». Это Чуковский разбега, хотя сборник «критических рассказов» уже переиздан в течение 1908 года трижды [28] Недавно О. Г. Чухонцев пересказал мне фрагмент обращенного к нему монолога Чуковского: «Знаете, почему я самый лучший литературный критик? Потому что только у меня книжку о чужих сочинениях переиздали трижды!» Кстати, при одной из первых встреч с А. И. Солженицыным Корней Иванович немало подивился тому, как высоко оценивает А. И. сборник «От Чехова до наших дней». Насколько я знаю, он получил от Солженицына и письмо на сей счет.
, уже выпущен «Нат Пинкертон и современная литература» (эта публикация будет по второму изданию, 1910-го, в следующем томе). Он еще нащупывает свой стиль, ищет интонацию, подбирает инструментарий. Конечно, многое здесь наивно, скороспело, поверхностно и отдает лихорадочным журнализмом. Но уже здесь эти недостатки выглядят лишь тонкими подгорелыми краями того славного литературного пирога, который замешивал и трудолюбиво-любовно пек Чуковский в течение почти тридцати лет (примерно до 1930 года).
«Есть такое мнение», что критический стиль «раннего» Чуковского замешен на фельетонности, что он карикатурен, а следовательно — критик не проникает глубоко в суть рассматриваемого явления. Тут же прилагается испытанный тезис, что К. Ч. силен в литературном «киллерстве», но не в созидательном разборе. Некоторая правота тут есть, но только некоторая. Евгения Иванова справедливо пишет в своем предисловии, что статьи Чуковского всегда были наглядны и доказательны, мысли не подкреплялись примерами и цитатами (скорее не только подкреплялись. — П. К.), а вырастали из детальной проработки произведения, надолго опередившей школу американской «новой критики» с ее «пристальным чтением». И вместе с тем «все достоинства Чуковского оборачивались недостатками, как только дело касалось солидной репутации, именно избранное критическое амплуа ставило имя Чуковского в один ряд с нововременским гаером Виктором Бурениным, хотя идейно и эстетически они не имели ничего общего».
К слову, спустя годы, говоря о самой первой книге Корнея Чуковского, Анна Ахматова заметит, что именно он, молодой критик Чуковский, провозгласил вхождение города в тогдашнюю литературу. Не пустяк.
Я прочитал этот том с теми же чувствами, с какими пересматриваю ранние фильмы Чаплина или разглядываю, если угодно, первые романтические картины Гойи. В разновеликих и разноречивых статьях, откликаясь на все мало-мальски значимые имена, события и книги, Чуковский, хотя уже и пытается, как он позднее напишет Горькому, «на основании формальных подходов к матерьялу конструировать то, что прежде называлось душою поэта», — все же пока еще только растет как личность в литературе. Он пока еще позволяет себе прямые провокативные ходы, расставляет самодельные «ловушки» и «мины», пока еще охотно делает и самого себя персонажем своих «критических рассказов». Но вот уже в следующем томе начнет проявляться его генеральная строго конструктивная система критических координат, звучащая примерно так: «Имярек как человек и мастер». Это приложится и к Чехову, и к Некрасову, и к боготворимому Блоку. И все равно даешься диву, как уже здесь он многое предсказал и обозначил. Если бы я мог, то процитировал бы целиком его убийственную статью 1907 года под названием «Спасите!» — о литературно-газетной сволочи.
Но — думаю, почему Михаил Панов в своем «Звездном небе» так оказался нежен к нему, Чуковскому, который, кстати, в свое время изничтожил его студенческий «опоязовский» труд («Корней Чуковский. / Синее вверху, синее внизу. / Бесконечно доброе небо. / Бескрайняя ласка воды»)? Может, потому, что в основе чуковской работы всегда лежала бесконечная любовь к словесности и ее талантливым выразителям? Не зря же он писал, что у художника руки готов целовать, не зря же на своей первой сказке «Крокодил» (1917) начертал: «Моим глубокоуважаемым детям…»
М. П. Бронштейн. Солнечное вещество. М., «ТЕРРА-Книжный клуб», 2002, 224 стр.
В принципе, эта книга, изданная в серии «Мир вокруг нас», — для детей среднего и старшего возраста. Так она задумывалась.
«Я расскажу о веществе, которое люди нашли сначала на Солнце, а потом уже у себя на Земле…»
Читать дальше
