Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

Когда за Башкирцевым захлопнулась дверь, мы разделись. Усаживаясь за стол, Алексей бросил мне предупреждающий взгляд, но водки не было, пили сухое, но и его я почти не касался.

В этот раз, наученные горьким опытом, все вели себя чинно и благопристойно: спорили о новых течениях в поп-музыке, о пьесе Шатрова, о том, почему застрелилась жена Сталина…

Немного погодя, я вышел на балкон с теми, кто решил перекурить, спрятался от бешеного ветра в уголочек и думал о том, что надо было бы ехать домой, а не оставаться здесь…

Сквозь оконное стекло видно было, как танцуют в комнате. В полумраке разглядел пару — Башкирцева и Авдеев. Я замечал, что Сашка начинает увиваться за Катей, но это меня не трогало, я был уверен, что опасность его интеллекта на Катю не распространяется. Их фигуры напряженно застыли. Авдеев проповедовал довольно странную манеру танца: стоит на месте, перебирает слегка ногами и клонит подругу то вправо, то влево.

Ко мне подошел Есипов, сердито сопя; я посмотрел на его раскрасневшееся лицо.

— Тоже мне, музыкальный знаток выискался! — бурчал Володька, еще не остыв от спора с Эдиком Барминым, певшим в каком-то самодеятельном ансамбле. — Если голосишь с эстрады, значит, все знаешь, что ли? Понимаешь, Антон, у меня изжога сразу появляется от всезнаек. А Эд тупо самоуверен! Да черта с два, никогда «тяжелый металл» не отомрет, голову даю на отсечение. А ты как думаешь?

Я пожал плечами. Причудливый человек, этот Есипов. Обожавший поп-музыку и явно избегавший девчонок, бежавший от алкоголя как от огня, но часто повторяющий: «Умру, но поем!» — он съедал съестное в таком количестве, что становилось страшно. Не набивающийся ни к кому в друзья, он иногда совершенно не вовремя открывал свою душу. Сам любил советовать, но все замечания в свой адрес пропускал мимо ушей.

Мы вернулись в комнату; Бармин, красиво откинувшись назад, пел, перебирая нежными пальцами гитарные струны, что-то про погасшую любовь; Есипов набросился на очередную порцию вареной картошки; Николай Яблонев нервозно елозил на стуле, то и дело поворачиваясь к балконной двери; остальные занимались, кто чем — и было, в общем-то, скучно и вяло.

Но вот через полчаса я обратил внимание, что после перекура на балконе некоторые из ребят возвращаются очень уж счастливыми. Разгадка долго не заставила себя ждать: улучив момент, мне в ухо зашептал Николай:

— Водку будешь?

Я отказался. И в этот миг наткнулся на насмешливые, все понимающие глаза Кати. В эти секунды я растерял всю свою волю, будто оглушило меня — из девичьих глаз брызнуло ядом, и враз окоченевший разум даже не пискнул, а душа застонала, как раненая птица. Мне в вихревом наплыве эмоций захотелось выкинуть что-то из ряда вон выходящее: подойти к Кате и при всех поцеловать ее, или встать на голову, или пройтись по перилам балкона…

— Антон, — окликнули меня. И, как заблудившийся в лесу путник, слыша голос, бросается на него с надеждой, так и я всем своим существом уцепился за него.

В двух шагах от меня стояла Маша. В черном, траурного цвета, свитере и клетчатой юбке она производила странное волнующее впечатление.

— Пойдем потанцуем?

Скажу честно: танцую я не ахти как. Здесь сыграл свою роль очередной комплекс: не мог выносить обращенных на себя взглядов. А в деревенском клубе так и пялятся, так и пялятся… Тоня танцевала — хоть бы хны, а я отсиживался в уголочке.

И сейчас мы с Машей начали не очень-то ловко, движения мои сковывала неуверенность, но затем все-таки попал в ритм волнообразного неспешного скольжения…

Грянул тяжелый рок. Все вокруг возопили, воздев руки, пары распались — в образовавшийся водоворот втянуло и нас с Машей. И здесь я ничем особо себя не проявлял, слабо дрыгая ногами и где-то внутри себя ощущая некое стеснение от того, что вот так неразумно, как болванчик, дергаю головой и всеми остальными частями тела. А около Маши вообще можно было ощутить себя неполноценным: так чудесно и раскованно взаимодействовали между собой ее руки и ноги, вся она будто пропиталась музыкой.

Блистал Авдеев: он вращался в центре круга, образованного всей честной компанией, Как блуждающий маятник, и, когда звучание музыки возрастало до шаманного экстаза, Сашка отрывался от пола с полупридушенным криком, затем чуть не валился навзничь, едва не бился затылком о палас: голова моталась, как свинченная с резьбы. Красная плиссированная юбка Башкирцевой билась где-то сбоку, как пламя.