Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

Утром, выйдя в прихожую, где висело тяжелое мутное зеркало, и заглянув в него, я все-таки смог рассмотреть молодца в сером костюме-тройке, узком модном галстуке и шикарно сверкающих штиблетах. Зачем весь этот маскарад? Но мама, мама, ее стиль, никуда тут не денешься! И раз обещал идти при полном параде — надо держать слово.

Хозяева еще спали: Собакевич работал в каком-то кооперативе, а Нина Федоровна пахала на заводе в три смены; поэтому я быстренько перехватил на кухне крепкого чая с бутербродиком. Честно говоря, был рад, что никто из Лапотковых не увидел меня таким пижоном…

В аудиторию зашли сразу, всем скопом. Как и договаривались, сели с Машей за один стол. Я огляделся. Впереди нас в полной армейской экипировке удобно устроились знакомые по подготовительным курсам ребята-однофамильцы Яблоневы: Николай и Алексей. Первый — весельчак из весельчаков, лучезарно поблескивал золотым зубом, второй походил на степенного мужичка, кстати, уже слегка облысевшего. Яблоневы взволнованно и неестественно громко разговаривали. Собственно, у них перед нами — теми, кто поступал в вуз после школы — были льготы, главное: не схватить двойку.

Маша ободряюще подмигнула мне. Я сделал вид, что чувствую себя превосходно, хотя сердечко постукивало, волновалось, переживало. Я шепнул Маше, зная, что по русскому языку у нее в аттестате пятерка:

— Помогай.

— Обязательно, — выдохнула она одними губами. — Если что — спрашивай.

— Лады.

Преподаватель (а всего их было трое), костлявый, с узкой трехцветной — черной, рыжей и седой — бородкой написал на доске три темы для сочинений. Я минуты три сравнивал их, потом остановился на вольной, требующей оценить историю как двигатель цивилизации. Маша, как я понял, выбрала про Маяковского.

Долго пришлось повозиться с составлением плана. Я взглянул на Машу. Она сосредоточенно дописывала вторую страницу, ее локоть залез на мою половину. Я несколько секунд сомневался: отвлекать или не отвлекать? А, ладно, договаривались же…

— Посмотри, план сойдет? — и придвинул к ее локтю листок. Она быстро пробежала его глазами и кивнула.

Ободренный, я начал вылущивать сочинение. Старался писать короткими фразами, чтобы поменьше наделать ошибок.

Тут меня стал отвлекать Николай.

— Антон, — не поворачивая головы, забулькал он, — как пишется «серебряный», с одним «н» или с двумя?

Я тоже не знал точно. Поэтому прошипел ему в спину:

— Если сможешь, обойдись без этого слова.

— Верно, — радостно возопил Николай, обратив на себя внимание Бородки, который погрозил ему карандашом. Остальные преподаватели: краснолицый мужчина и седая женщина в старомодном костюме, — казалось, не обращают на нас никакого внимания.

Минут через пять Николай опять начал булькать (это происходило с ним, когда он сильно волновался). Я потихоньку злился, но на его вопросы отвечал…

Закончив черновик, взглянул на часы. О, время еще есть. Меня подмывало желание показать черновик Маше, но это было бы уже по-хамски. Поэтому я решил переписать набело — а там видно будет.

Перед решительным штурмом сделал минутную передышку, с быстротечным любопытством оглянулся. Почти все строчили, лишь одна девушка с совершенно потерянным беспомощным лицом грызла ручку. Еще один мой знакомый, не вышедший росточком, но от этого ничуть не страдающий, Сашка Авдеев, не забывая время от времени полувнимательно зыркать на преподавателей, перебирал гармошки шпаргалок, тянувшихся из кармана. Сашка вообще был проныра и хитрец. Почти всюду, по поводу и без, он таскал с собой журнал «Наследство», где опубликовал несколько крохотных краеведческих заметок. При этом вид у него был такой, как будто под мышкой он держал монографию…

Итак… Я весь подобрался, как солдат перед атакой, и стал писать беловик. Как ни старался выводить покороче, но нет-нет да и выдавал фразу с причастным или деепричастным оборотом, которую заканчивал с холодным потом на лбу…

Едва успел поставить точку, как Николай, весь извертевшись передо мной, уже не таясь Бородки, открыто повернулся ко мне и с отчаянием в глазах спросил:

— Антон, подскажи, как закончить… Я на вольную пишу, ну и…

Трехцветнобородый решительно зашагал в нашу сторону, и Яблонев вынужден был показать мне спину.

Алексей вел себя спокойнее. Я не заметил, чтобы он пользовался шпаргалкой. Значит, уверен в себе. Настоящая солдатская выдержка. Но вот он наклонил голову к Николаю, что-то тихо спрашивая у него, и я увидел, чего стоила ему эта выдержка: небольшая плешь была обильно орошена потом.