Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

Две дочери Лапотковых сразу с интересом уставились на меня, как только я переступил порог кухни. Они пошли в отца: грузность, неповоротливость движений, широкие развороты плеч — все это делало их не очень-то привлекательными. Младшая, Ирина, девятиклассница, отличалась, правда, черными смешливыми глазами, да и носик у нее был помягче, а вот старшая, Валентина, — точный слепок отца: оловянность взгляда, аляповатая фундаментальность туловища.

Немного смущенный, я со всеми принялся за густую окрошку, потом на стол подали тушеную капусту с мясом — ели молча, покряхтывая и отдуваясь с тем особым наслаждением, свойственным людям, знающим толк в еде и почти всегда наедающимся до отвала.

Собакевич почти не поднимал глаз во время ужина, лишь седые брови поднимались и опускались в такт жевательным движениям мощных челюстей; жена раза два спрашивала его «подложить?», он молча подвигал ей тарелку. Лишь под чай Валентина поинтересовалась моей персоной: почему избрал именно Алешинск, на какой факультет буду поступать, какой у меня аттестат?

Я, удовлетворив ее интерес и поблагодарив за ужин, поспешил ретироваться. Что-то тягостное было в угрюмой насупленности хозяина, угодливой суете жены, искусственной связанности поведения за столом их дочерей.

Первую ночь на новом месте, вдалеке от дома, я спал крепко, без сновидений, и проснулся утром с тем приятным, радостным чувством, которое бывает у человека, начавшего новую жизнь.

В самом деле, все было внове, овеивалось приятным холодком спокойного расчетливого познания: консультации, встречи с преподавателями, куполообразные огромные аудитории, где первое время я чувствовал себя неуютно.

Вышло так, что на первом занятии подготовительных курсов я сел рядом с той девушкой, которая забыла какую-то справку. Познакомились мы сразу, очевидно, почувствовав друг к другу взаимную симпатию: когда я в первый раз обратился к ней с вопросом, то увидел на ее лице улыбку, она ответила четко и подробно.

У Маши Базулаевой, так звали девушку, была отличная память: даты, фамилии и имена она называла, не морща лоб, не закусывая губы в долгом раздумье, на консультациях она непременно выручала какого-нибудь сонного абитуриента, скисшего от простого вопроса… Я только одного никак не мог взять в толк: зачем она записалась на подготовительные курсы, если и так все знает прекрасно? Кстати, Маша этим никогда не бахвалилась, самоуверенность в ней начисто отсутствовала. Держалась скромно, почти всегда в сторонке от шумливых пестрых групп девчат. В некоторые моменты я чувствовал себя полным профаном: когда она начинала цитировать Ключевского или рассказывала о Татищеве… Я невольно тянулся к ней, выспрашивал про одно, про другое, и когда она, спокойно сцепив руки на коленке, приводила мне один факт за другим или сопоставляла разные точки зрения на одно и то же событие разных историков, часто и вовсе мне незнакомых, возникала мысль, что нечего и поступать, а надо забрать документы и катить домой.

Впадая иной раз в панику, я даже начинал всерьез подумывать: а не напроситься ли к Маше на дружескую совместную подготовку (чувствуя, что относится она ко мне весьма и весьма неплохо), но никак не мог побороть ложный стыд: вот, мол, напрашивается.

Я не любил обращаться к человеку, тем более малознакомому, с какой-то просьбой. Мне значительно легче и проще самому выполнить чью-нибудь просьбу, чем просить об одолжении. Обычно в таких случаях я, махнув рукой, говорил себе: а, ладно, обойдусь. Нет, дело здесь заключалось не в уязвленном самолюбии: мол, идти к кому-то на поклон… Очевидно, весь комплекс вырос на психологической неуверенности. Неуверенности в том, как к тебе относится тот или иной человек, в значимости собственной персоны и своих потребностей. Ну что тут такого страшного: подойти, спросить вежливо: «Маша, а не могли бы вы уделить мне часок вечером? Я что-то не уверен в собственных познаниях. Если вас это, конечно, не затруднит…» Что ответит, то и ответит. Так нет, надо стержень какой-то в себе сломать, чтобы вот так, просто, без комплекса…

Как-то вечером, когда настроение было ниже среднего и я попросту валялся на неприбранной раскладушке, ко мне вошла Валентина. Не раз приходилось сталкиваться с ней в прихожей, и я всегда в самый последний решающий момент делал ловкий поворот влево и вправо, чтобы не разбиться о ее каменный бюст.

— Зубрим? — спросила она, шмыгнув носом и загородив своими телесами весь узкий проход между моим ложем и стеной.