Леонид Сергеев - Летние сумерки

— Жена меня предала, — сказал Володя. — Завела любовника и перебралась к нему.

Он сильно переживал разрыв, а тут еще запретили его постановку и сразу некоторые театральные друзья отвернулись от «режиссера диктатора».

Но Володя продолжал работать в обычном бешеном ритме и вскоре на периферии поставил прекрасный спектакль. В те дни он пребывал в радостном возбуждении.

— Понимаешь, — делился со мной, — там замечательные зрители, искренние, восприимчивые, не то что избалованные московские театралы. Там я понял, что душа страны в глубинке, вдали от всякого блеска.

Бесспорно, у него была внутренняя опора — его творческие силы, которые помогали не расклеиваться от неприятностей. Правда, однажды и они не помогли — он шел в кафе поужинать, но вдруг увидел в отъезжавшем троллейбусе жену с мужчиной и две остановки бежал следом, задыхаясь от ревности.

Так случилось, что вскоре мой друг вообще уехал из столицы и несколько лет ставил спектакли в провинциальных театрах. Я за прошедшие годы три раза менял местожительства. Короче, судьба на целых двадцать лет разлучила нас с Володей, и вот недавно он позвонил.

Я с трудом узнал его голос — когда-то высокий, энергичный, теперь он стал тихим, невыразительным — я услышал какое-то вялое бормотанье, еле разобрал слова. Он объяснил, что разыскал мой телефон через знакомых и сообщил — умер наш общий приятель и назавтра состоятся похороны.

Мы договорились встретиться в десять утра на станции метро Беляево у первого вагона.

Я приехал немного раньше времени, сел на лавку рядом с молодой женщиной и стариком, стал ждать Володю — совсем как когда-то в кафе.

Прошло минут десять-двадцать, старик оперся на палку и задремал, к молодой женщине подъехал мужчина, они радостно встретились и, обнявшись, направились к вестибюлю, а Володя все не появлялся. «Что такое, — думаю. — Может, перепутал и ждет у последнего вагона?» Я прошел в конец платформы, но и там его не было. Вернулся к первому вагону, смотрю — дремавший старик открыл глаза и смотрит на меня с недоумением. И внезапно я заметил… знакомые черты.

— Володя?

— Ну да, — угрюмо буркнул старик, тяжело поднялся, протянул руку.

Мой друг настолько изменился, что некоторое время я открыто разглядывал его. Он весь высох, ссутулился, на изможденном, в сетке морщин, лице зиял перекошенный беззубый рот, но больше всего поражал его отсутствующий остекленелый взгляд.

— Пойдем, опаздываем, — запинаясь произнес Володя, повернулся и, стуча палкой, еле переставляя ноги, двинул к выходу. Я пошел за ним.

— А я перенес два инсульта, — бурчал Володя полуобернувшись. — Уже приготовился к худшему. Завещание написал, привел в порядок архив, записал свой голос на магнитофон…

Вторая встреча произошла не наяву, а во сне. Ни с того ни с сего мне приснилась приятельница, с которой я встречался лет двадцать пять-тридцать назад.

Ее звали Анна. У нас были чистые, ничем не замутненные, товарищеские отношения, которые никогда не отклонялись в романтическую сторону и потому мы долго оставались хорошими друзьями. Я звал ее «моя подружка».

Мы познакомились в археологической экспедиции под Анапой, куда я поехал по совету приятелей «чтобы совместить отдых у моря с полезным трудом». Мы жили в финских домиках, днем занимались раскопками древнегреческого города, купались, готовили обед на таганке, по вечерам пели под гитару — у нас была крепко спаянная компания, где открытость и искренность считались нормой…

Позднее мы часто встречались в Москве, ходили в творческие дома на просмотры фильмов, вместе отмечали праздники, а если и не виделись какое-то время, то перезванивались, передавали друг другу приветы через общих знакомых.

Надо сказать, Анна обладала огромным природным талантом: была честной, порядочной, отзывчивой — короче, хорошим человеком во всех отношениях. Но, как это бывает, ей не везло в личной жизни.

— Для удачной семейной жизни надо, чтобы у людей был одинаковый уровень развития, одинаковые взгляды и интересы, совместимые характеры, а это встречается редко, — говорила она.

За время пока мы общались с Анной, у нее все же было два романа, но оба проистекали и закончились как-то по-дурацки. И вдруг ее влюбил в себя мой знакомый, гуляка и бабник. Он зашел слишком далеко — говорил ей о свадьбе, обсуждал, где они будут жить. Я твердо знал, что он проведет с ней от силы месяц и бросит. Он сам мне это говорил, нахально и цинично: