Леонид Сергеев - Летние сумерки

— Володька, так это у меня с тобой свидание?!

— Я долго не мог поверить… что это ты звонила… Думал, разыгрывает кто-то, — толстяк смешно теребит носовой платок, вытирает взмокшее лицо.

— Умора! — Юлия закатывает глаза к небу, но не решается объявить о своей жестокой ошибке. «Придется часик с ним провести, все равно вечер потерян».

Обычно нерасторопный, толстяк преображается: галантно открывает перед Юлией двери кафе, поддерживая за локоть подводит к столу, предусмотрительно пододвигает стул, протирает его платком — то ли дурачится, то ли обалдел от неожиданно свалившегося свидания — он весь в этом, чудак, который вечно несет какую-то чепуху. Ходит по лаборатории, машет руками, задевая все подряд, и подробно рассказывает что-нибудь вроде того, как размножаются всякие земноводные — правда, рассказывает без пошлости, со святой наивностью. Он забавен и трогателен в своей неуклюжести и бесхитростности.

— Так о чем ты пишешь? Чем забиваешь светлые детские головы? Вот никогда бы не подумала…

— О животных. Ты любишь животных? Я люблю их беспредельно… Но человек теснит их среду обитания…

Он рассказывает об еще уцелевших клочках земли, где в гармонии и равновесии соседствуют различные виды флоры и фауны.

Юлия слушает, потягивает вино, кивает:

— Я давно хочу вступить в партию «зеленых». Жаль, ее у нас нет. Почему бы тебе не организовать?

«У всех собственнические интересы, а он… Неужели не задумывается о своей личной жизни?». Легко, в обычной женской манере, Юлия переводит разговор:

— А ты уже нашел себе единомышленницу? У тебя вообще есть любимая?

— Нет, — качает головой. — Был один роман, но закончился неудачно… Ко мне почему-то женщины относятся как к приятелю, ты же знаешь… А я, между прочим… спортом занимаюсь… имею разряд по лыжам. Не хвалюсь, в самом деле…

«И не такой уж он полный, не рохля, во всяком случае, скорее плотного телосложения». Неожиданно для самой себя Юлия чувствует в его словах определенное сексуальное давление, хотя он говорил без всякой задней мысли. Вторжение этого ощущения странным образом меняет Юлию. Она пристальней вглядывается в собеседника и замечает в его лице черточки, которые никогда не замечала раньше за целый год совместной работы. Такое впечатление, что перед ней — другой человек, совершенно незнакомый, со своим неповторимым миром. «Надо же, никто никого не знает! Люди встречаются и расходятся, работают рядом, даже живут вместе и не заглядывают в души друг друга. Все сумасшедшая гонка, бешеный городской ритм». Это запоздалое открытие привело Юлию в некоторое волнение:

— Из какой ты семьи, где прошло твое детство?

Ничего нет прекрасней встреч двух людей, соприкосновение разных миров, постепенное познавание друг друга, когда общие взгляды и интересы намного превышают всякие мелкие различия.

— …Детство прошло на окраине… там росли подсолнухи — простые цветы, но красивые и гордые… и в поле, словно желтые мячи, лежали тыквы… А в ложбине текла река…

Река сверкала, лениво катила воды и… медленно, но неумолимо размывала особняк из песка где-то на юге Франции.

Сам удивляюсь, как дожил до шестидесяти лет; много раз по линиям руки мне предсказывали раннюю смерть и моя наследственность в этом вопросе вроде бы должна подтверждать предсказания, и жил-то я на износ — долго не имел своего угла, питался кое-как, курил и выпивал без меры, и без оглядки бросался в разные авантюры, и не раз попадал в ситуации, когда только случай спасал от плачевного исхода.

Ясное дело, нервишки уже не те, язва желудка мучает, печень пошаливает, покалывает сердце — на левом боку уж давно не сплю, — и порой от давления раскалывается голова и радикулит скручивает, и старые травмы ноют, но… я живу, живу более-менее полноценной жизнью, ничего не меняя, не отказываясь от привычек. Я лысею, толстею — ползу во все стороны, но все равно не считаю себя старым и называю «не совсем пожилым человеком», и, признаюсь, не хочу стареть, хотя, видимо, придется.

Теперь передо мной как бы три двери: одна — в прошлое, вторая — в настоящее, третья — на небеса. Третья дверь представляется полуоткрытой в темную холодную пустоту — посмотришь на нее и понимаешь — дни летят со страшной скоростью, что каждый проходящий день — золотое время, на которое уменьшается наша жизнь. Хочется верить — входить в эту дверь мне еще рановато. А вот дверь в прошлое я частенько непроизвольно открываю и вижу — в моей жизни много, очень много пробелов: в детстве я не имел возможности учиться живописи и музыке, хотя тянуло к искусству безмерно; в юности не поступил в институт, в который хотел поступить; и в дальнейшем сделал гораздо меньше, чем мог бы сделать — слишком много времени ухлопал на борьбу за выживание. И не встретил женщину, которую хотел встретить, не имел семью, которую планировал иметь, не был ни в Исландии, ни в Новой Зеландии, ни в Австралии — странах, в которых с юности мечтал побывать. И не видел многих прекрасных фильмов, не попал на многие прекрасные выставки, не плавал под парусом…