Леонид Сергеев - Летние сумерки

После сорока лет, весьма «поизносившись», Даюнов вдруг обнаружил, что чем меньше он может, тем сильнее его тянет к женщинам. Такой поворот его настораживал, он предвидел, что в старости от этого можно спятить. Многочисленные любовные связи, их опустошительное воздействие заводило его в тупик; он уже путал имена, забывал про свиданья, обещал что-то одной, а делал для другой, его уже больше привлекало само течение романа, чем его конечный результат. Временами он чувствовал отвращение к себе, вся предыдущая жизнь (кроме первого брака) казалась ему недостойной и мелкой, но перебирая «любовную» фототеку, возвращаясь в прошлое, все же испытывал гордость от побед и убеждался, что когда-то правильно обозначил свое высшее устремление. Он совершенно забывал о поражениях, которых все же было не меньше, чем побед, особенно последнее время.

Именно после сорока лет, судьба ежедневно стала подкидывать Даюнову неожиданные встречи. Как-то поздним зимним вечером он пошел выносить помойное ведро (ему только пересечь двор) и подумал — «неужели и сейчас что-нибудь произойдет?». Возвращается в подъезд, а там в углу плачущая женщина в шубе на голое тело.

— Вы сказочно прекрасны, — сказал Даюнов без всякого вдохновения, по привычке. — Но кто вас обидел?

— Никто… была в компании, вышла на свежий воздух… Я ведь легкомысленная, за хлебом пойду и три дня меня нет… Я почти проститутка, все мужчины от меня бегут…

Эти слова заинтриговали Даюнова, он пригласил незнакомку к себе, она, не раздумывая, пошла, в квартире плюхнулась в кресло, раскинув шубу, попросила вина, станцевала что-то эротическое, завела Даюнова и ушла, пообещав вернуться. Но не вернулась. На следующий день снова его навестила, наплела о себе еще более чудовищные вещи и снова исчезла. Так водила его за нос целую неделю, а потом Даюнов узнал, что она хищница, по прозвищу «Анаконда», выискивает богатых «боссов», а остальным мужчинам «мстит».

Несмотря ни на что, Даюнов все еще не терял надежду встретить «идеальную» женщину, только уже смутно представлял, какой она должна быть.

Левутин, пройдя сорокалетний рубеж, окончательно запутался в сексе. Одно время кадрил школьниц, развращал малолеток, но их приходилось «слишком долго обрабатывать»; случалось, только распалится, как девчонка убегала; тогда он «выписывал дежурную малышку» — тридцатилетнюю миниатюрную «сексапильную» женщину. Она приходила к нему с портфелем, переодевалась в школьную форму и, капризно попискивая, разыгрывала невинную школьницу — вскидывая глазки, вопрошала:

— Вы знаете, кто пишет хулиганские слова в вашем подъезде?

— Кто?

— Я!

Затем доставала из портфеля презерватив, надувала шарик и кокетливо посмеивалась:

— А мой мальчик не разрешает мне надувать шарики и целоваться со взрослыми дядями.

Постепенно (за один вечер), как бы игрушечно, «школьница» постигала с Левутиным десятки способов любви и в конце концов превращалась в ненасытную развратницу.

К пятидесяти годам Даюнова всерьез потянуло в тургеневские времена, он захотел начать все сначала, быть однолюбом, иметь семью, детей, заниматься плаванием и теннисом (поменять свой вид спорта и, наконец, использовать ракетку по назначению).

Теперь он осуждал молодых людей, которые шли по его стопам; правда, они стоили осуждения — их путь был с огромным перевесом в худшую сторону и вел не в тупик, а в пропасть.

— Смотри, что получилось, к чему пришло наше общество, — раздраженно говорил Даюнов единомышленнику по сексуальным делам. — Сплошной наглый разврат, алкоголизм, наркомания, проститутки четырнадцати лет, ругаются матом…

— И никакой культуры секса, — вставлял Левутин.

— А в наше время, вспомни! — продолжал Даюнов. — Пляжи в Серебряном бору, в воздухе легкий флирт. Отношения между людьми были гораздо чище. А теперешнее поколение — люди без совести… И все наши женщины учились, работали, хотели обзавестись семьей, а у теперешних одни «бабки» в голове… А более-менее умные стремятся укатить за границу. Самых красивых увозят в Турцию, Италию, заманивают в варьете, а отдают в публичные дома. Что делается?! Мы теряем генофонд нации!

— Через десяток лет по улицам будут шастать одни уродины, — соглашался Левутин и возмущенно восклицал: — И это в России, которая всегда славилась красивыми бабами!

Самое смешное, в сравнении с молодым поколением, Даюнов в самом деле выглядел всего лишь художником с повышенной чувствительностью к красоте, а Левутин — не больше, чем истинным ценителем женского тела. Не удивительно, что они и сами себя таковыми считали — когда они сравнивали теперешнее положение дел в любовной сфере со своим временем, у них прямо-таки вырастали крылья, они превращались в ангелов и начисто забывали о «разбитых сердцах». Ну, а если вспомнить об этих «сердцах», о тех, кому они причинили немало страданий, то придется констатировать — что бы ни говорили женщины о главных качествах, которые ценят в мужчинах: об уме и таланте, порядочности и доброте, Даюнов блестяще опроверг эти разглагольствования, показав, что все решает умение любить. А Левутин и это опроверг, доказав, что большинство женщин прежде всего ценят в мужчине уверенность в себе и твердость повелителя. Впрочем, и тот и другой заканчивали свою сексуальную карьеру довольно печально.