Леонид Сергеев - Заколдованная

В те дни я ухлопал немало времени на эти бесполезные мечтания. Наверно, это была полоса переломного возраста. Ну а потом я втянулся в житейский водоворот и стал на многое смотреть другими глазами. С того времени чем взрослее становился, тем меньше видел в природе несовершенного и, что особенно важно, отказался от переделывания людей; до меня дошло — прежде чем переделывать других, не мешает изменить себя. Короче, я пришел к заключению: оставить все как есть и не идти против природы.

Став взрослым, я еще сильнее полюбил наш городок. С первого взгляда он обычно не нравится — ведь он не может похвастаться широкими асфальтированными улицами, набережными, театрами; зато у нас улочки тихие и чистые, а зелени — хоть отбавляй! Приезжие у нас не задерживаются, «скучновато» говорят, а я люблю наш городок. Иногда украдкой (все-таки уже не мальчишка) заберусь на березу и сверху просматриваю нашу улицу: дом напротив, где по-прежнему живет дядя Федя, только теперь у него есть жена — наша бывшая соседка, дама с кошками — они слывут самой счастливой парой в нашем районе — их «неземной» любви можно только позавидовать — каждый вечер они встречаются так, словно не виделись несколько недель.

Самая несчастная пара — наши соседи Кириллины разошлись и разъехались в разные районы, правда, Кириллин частенько приезжает гулять по нашей улице.

— Ничего не могу поделать, — говорит, — тянет сюда, да и только.

Бабушка умерла во время войны, а дядя давно уехал из нашего города. Никто не знает, где он и чем занимается. Он никому не пишет, но если б знал, как мне сильно его не хватает, наверняка вернулся бы или хотя бы написал.

Валерий женился на «принцессе» Ольге, у них уже много детей.

Я смотрю с березы в окна друзей на соседних улицах, на компрессорный завод отца, на новое, недавно построенное «чертово колесо» в парке имени Горького, на флаги стадиона… Больше ничего не видно. Чтобы увидеть остальное, нужно забраться на самые верхние ветви, а туда мне уже не влезть.

1970 г.

Да, ребята, много на свете захватывающих вещей, но путешествия стоят особо. Я не стану распространяться на этот счет — ведь если вы совершали походы с рюкзаком или ходили на байдарке, то не хуже меня знаете, как может быть насыщена жизнь в коротком отрезке времени. Начну сразу с нашей поездки.

Было это давно, в середине шестидесятых годов. Представьте себе верховье порожистой реки и меж валунов, точно призрак, плот с парусом. Парусник то и дело бросает в пучину, он совсем исчезает в пене и кажется, что смельчаки на плоту обречены, а они выплывают целехонькие, как ни в чем не бывало. На плесах их поджидают ловушки водяного, на стоянках — капканы лешего, но они вовремя разгадывают козни нечистой силы, и даже русалкам, зазывающим в глубину, отвечают ироничными усмешками.

Я расскажу все по порядку, но прежде познакомлю вас с моими приятелями. Вот уж чудаки так чудаки! Уверен — таких вы еще не встречали. Сейчас в этом убедитесь. Усаживайтесь поудобней на диване, вам предстоит услышать нечто увлекательное.

Один из моих приятелей — Валерий Котельников. Родственники зовут его Лерик, девушки — Валерчик, приятели — Котел. Он длинный и плоский, как доска, его лицо всяких оттенков, от сизого до цвета вареной брюквы, руки тонкие и болтаются как на шарнирах, а ноги кривые, точно он всю жизнь сидел на бочке. Вот такой причудливый портрет, такая отталкивающая внешность. И я не преувеличиваю, ни в коем случае. Но внешность Котла — мелочь в сравнении с его внутренней сутью.

Прежде всего он постоянно выпячивает свою исключительность, от него исходит дух превосходства, он считает себя страшно умным, а своих приятелей, соответственно, полными дураками. Мало того, он весь напичкан позерством, лицемерием; он притворщик и безответственный лодырь. Мы не гнушались никакой работы, вкалывали в поте лица, а он целыми днями созерцал природу и философствовал (то, видите ли, натер ногу, то отлежал руку) и вдобавок, у этого бездельника еще хватало совести давать всякие ехидные советы и указания: «принеси, подай, захвати! Раз уж ты поднялся, посмотри, как там… и заодно прихвати…». Прямо, хоть не вставай.

Бывало, Котел весь день корчил из себя больного: стонал, прикладывал руку ко лбу, но стоило заикнуться про обед, бодро вскакивал и от его болезни не оставалось и следа. Или стоило заметить какую-либо несуразность на реке — сразу чувствовал прилив энергии и с яростью обрушивался на все, на чем бы не останавливался его взгляд.