Леонид Сергеев - Заколдованная

— Я решил подкладывать к дверям бабушек отравленные кексы. А вам — отравленный торт.

Старушка попятилась, улыбка с ее лица сошла. С тех пор я не встречал ее, хотя мальчишки доложили мне, будто видели, как она подсыпала на тропу битое стекло.

А как я покупал щенка — целая история. Поехал на Птичий рынок; у меня было рублей тридцать, и я мог бы купить более-менее породистую собаку, но я люблю дворняг — они самые сообразительные; к тому же, главное не порода, а душа собаки. Я выбрал лопоухого щенка, который отчаянно вилял хвостом и ко всем лез целоваться. Его держал на веревке подвыпивший мужчина в форме пожарного — он торопливо совал мне в руки конец веревки:

— Давай десятку, и собака твоя! Здоровая будет, охранять будет… Давай бери скорей… Некогда мне…

Я наклонился к щенку.

— Ладно, давай пятерку… Бери быстрей, времени в обрез.

Я взял собаку, сел с ней в трамвай и только отъехал, смотрю — на шее у моего цуцика лишай. Заехал в ветеринарную клинику на улице Юннатов. Врач осмотрел щенка и сказал:

— Вообще-то щенков лечить от лишая трудно. Ему месяца два. В одном месте залечим, в другом появится. А потеряет часть волосяного покрова подохнет. Лучше усыпить.

— Как же так?! Попробуйте что-то сделать. Очень вас прошу.

— Ну ладно попробуем. Направлю его в больницу на Лосиноостровской.

Я отвез щенка в больницу. Поместили его в огромную железную клетку с зацементированным полом. В соседних клетках сидели дог и собачонка с лишайным пятнышком над бровью. Когда я уходил, щенок прыгал на железные прутья, тревожно лаял и смотрел на меня, как на предателя.

— Чем их здесь кормят? — спросил я у медсестры, толстой сонной женщины.

— Кашей. Некоторые доплачивают, и тогда даем и ливер.

Я сунул ей в руки деньги и попросил кормить как следует.

— Лучше не приезжайте неделю, он быстрее к нам привыкнет, — посоветовала мне медсестра.

Но я приехал через два дня, привез щенку мясо и игрушку — резинового барана. Щенок похудел, в его миске лежала одна геркулесовая каша, но главное — он не был намазан мазью. Я забрал собаку. «Сам, — думаю, — вылечу». А если и заражусь, ничего — все равно у меня на голове волос мало осталось.

Я вылечил его мазью «амиказол» за три дня — быстрее, чем расчитывал. А позднее узнал, что в деревнях лишай просто прижигают йодом.

Я жил с матерью, и имя щенку мы придумывали вдвоем. Назвали Челкашом в честь собаки, которая у нас была когда-то.

Первое время со щенком хватало мороки: он делал лужи где попало, по ночам скулил, днем требовал внимания. Потом у него стали выпадать молочные зубы и прорезаться новые; он грыз обувь, ножки стульев, но и в эти дни радости доставлял гораздо больше, чем огорчений: и когда играл в свои игрушки, то и дело неуклюже заваливаясь на бок, и когда, с дурашливым выражением на мордахе, ловил мух, и когда серьезно вслушивался в слова, изо всех сил пытаясь понять их смысл, и когда на улице впервые встречал собак, кошек, птиц, бабочек.

Однажды мы с ним гуляли и неожиданно хлынул дождь; Челкаш замер, начал растерянно озираться и вдруг прижал уши и припустился к дому. В другой раз на него кинулись две вороны, отгоняя от какой-то еды; Челкаш попятился, прижался к моим ногам; я замахнулся на ворон, а он начал подпрыгивать на одном месте и звонко гавкать — пугал нахальных птиц.

Челкаш ел то же самое, что и мы, только почему-то не пил молоко — из этого мать заключила, что он волчонок, и во дворе с кем-то поделилась своим выводом. С тех пор, когда я с Челкашом выхожу на улицу, мальчишки подбегают, обнимают моего дружка и перекидываются словами:

— Челкаш! У него мать волчица.

— Много знаешь! Он щенком жил у волков.

— Нет, его отец волк, а мать овчарка, правда дядь Леш?

Я хмыкаю что-то неопределенное; в общем-то меня устраивает таинственное происхождение Челкаша.

Каждое утро перед работой я бегал с Челкашом до озер и обратно, а потом он выходил на балкон и провожал меня взглядом до автобуса; а по вечерам у окна ждал моего возвращения — разляжется на подоконнике, всматривается в остановку; надышит на стекло пятно, станет совсем плохо видно, но все равно меня заметит и с визгом бросается к двери. Мать по лаю узнавала, что я иду — мой дружище никогда не ошибался. Позднее, когда Челкаш подрос, он уже не умещался на подоконнике, тем не менее упорно пытался пристроиться.

Однажды зимой мать пошла с Челкашом гулять, и он от нее убежал, увязался за мальчишками и пропал. Целые сутки я бегал по окрестностям. Зайду домой, погреюсь, снова выхожу и всех выспрашиваю, особенно ребят — они в подобных делах всезнающие.