Юрий Хазанов - Лубянка, 23

Вот какие премудрости я извлек однажды из старой книжки с картинками, которую взял у приятеля, и сейчас, кстати или некстати, вспомнил кое-что из нее…

Короче говоря, знакомить Мирона нужно — если вообще нужно — не с «гетерами» или «жрицами», а с самыми обыкновенными женщинами… Впрочем, что я мелю?.. Разболтался, расхвастался, как последний мальчишка!.. И чего лезу со своей скорой секс-помощью, как сваха какая-нибудь или, того хуже, сутенер?.. Но я тут же отверг эти определения, напомнив себе, что действую исключительно из дружеского расположения и совершенно бескорыстно. Любопытство же не корысть? Для полной своей реабилитации я вспомнил, как совсем недавно познакомил и женил одного приятеля на весьма красивой своей знакомой, после чего он так ушел в красивую семейную жизнь, что не только не позвал на свадьбу, но перестал звонить, заходить и регулярно брать в долг пятерки без отдачи. А еще — разве не благородно — когда я благословил на брак свою собственную возлюбленную, робко спросившую у меня совета. (После чего, по правде говоря, испытал некоторое облегчение.)

Отвлекшись, наконец, от славословий в собственный адрес, я подумал о Дине, высокой, молодой, неглупой, с длинными ногами и таким же носом; с которой познакомился, когда мой приятель Гурген из «Московского комсомольца» попросил отвезти его к ней — она писала для них какую-то статью о героических строительных буднях, но телефона у нее не было, а жила где-то у черта на куличках — в Химках-Ховрино. Подозреваю, им двигали не только интересы родной газеты, но, так или иначе, Дина показалась мне более подходящей для обстоятельного Мирона, нежели для разбитного краснобая Гургена.

Естественно, возникает вопрос: а что плохого сделала мне Лида, жена Мирона, если я готов способствовать отрыву ее мужа от семьи? Совсем наоборот: Лида была мне очень даже симпатична, я ее жалел и бывал всецело на ее стороне, когда Мирон начинал в моем присутствии резко выговаривать ей. За что? За что угодно — за опоздание домой с работы, за то, что дочь получила не «пятерку», а «четверку»; за то, что сын продолжает мочиться в постель… Однако я чувствовал, дело не в этом: у них нет того, что называют душевной близостью, ему с ней не хорошо, не утешно (как мог бы выразиться В. Даль). И ей с ним тоже. Но я был совершенно уверен: он никогда не оставит семью — из-за детей, из-за налаженного быта, из-за своей порядочности. И потому не считал преступлением помочь ему ненадолго отвлечься — если получится, — и, вполне возможно, он тогда смягчится немного и заново ощутит преимущества семейной жизни и достоинства Лиды. Во всяком случае, мне самому шли во благо недолговечные увлечения… Не панацея, конечно, но лекарственное средство.

Я сообщил Дине, что хочу познакомить ее со своим другом, для чего пригласить… куда, еще не знал, обещал уточнить. Она не возражала…

Ой, сколько, все-таки, в нашей ойкумене одиноких людей самых разных возрастов, разреза глаз, цвета кожи, пола! Дина оказалась одним из них, несмотря на молодость и приятный нрав. В свою комнатенку в доме барачного типа на краю города, которую снимала за небольшие деньги, она попала, уехав от дяди, у кого жила в самом центре, в Леонтьевском переулке, после смерти родителей. Дядя этот отнюдь не напоминал монстра — заботился о ней, не жалея скудной пенсии, но при этом был диким занудой: изводил постоянными замечаниями, пещерным патриотизмом, требовал неукоснительного соблюдения всех «правил общежития», которые смахивали на казарменные. В конце концов, Дина решилась на смелый шаг: перешла с дневного отделения строительного института на вечерний, поступила на работу и переехала от дяди. Все это без скандала, мирно, и продолжала регулярно навещать его и выслушивать гневные отповеди американской военщине. Однако ростки одиночества, давно поселившиеся в ее душе, не увяли — так, по крайней мере, казалось мне, большому знатоку человеческих душ, и я уже предвкушал, как, познакомив ее с Мироном, помогу хоть на какое-то время обрести покой и умиротворение этим двум сиротствам. (В те годы я еще много читал и потому порою мыслил по-книжному.)

— …А давай съездим с ней куда-нибудь за город, устроим экскурсию, — предложил Мирон, когда я поведал ему о Дине, томящейся в четырех стенах. — Мы ведь давно собирались на машине.

— Куда? — спросил я уныло. — Опять Загорск, Владимир, Суздаль?

— Ростов Великий, — произнес мой друг, и я сразу загорелся: там я никогда не был.