Юрий Хазанов - Черняховского, 4-А

— Эти загрансловечки мне тоже слегка знакомы, — сообщил отец, но одобрения от сына уже не получил.

Тот продолжал:

— Я его спрашиваю: что тут делаешь?

— Не видишь? ВОркаю.

— Клёво, — говорю. — И прайсы подходящие?

— Мне хватает, — говорит. — А главное — тихо, спокойно: мусор подмёл, снег убрал и могу рИдать хоть до мОрнинга.

— Сколько ж мы не виделись, Вася? Ты в физтехе, наверное? А здесь подрабатываешь, да?

А он отвечает:

— Года три при метле. — И предлагает: — Чего на стритУ стоять? Похиляли ко мне в хаус. Посидим, потОкаем. Выдринчим бАтлер вАйна, пласты покрутим. — Митя горделиво взглянул на нас. — Качественно я хипповый язык усвоил?

Мы подтвердили.

— И вино, небось, пили? — с беспокойством спросил отец, наливая водку себе и нам с Юлькой.

— Ты же знаешь, я не большой питУх. И Васька тоже.

— Утешил. Давай развивай сюжет.

— Ну, Васька начал рассказывать, что учился в физтехе. В том, который в Долгопрудном. Но ушёл с третьего курса.

— Почему? Из такого престижного института?

— Сказал: финиш. Хочу хипповать.

— Это на языке дурацком разговаривать? — проворчал Чалкин. — Смесь английского с нижегородским.

— Я тоже у него спросил, а он мне: эх, френд, не про то асканУл. Джины на зиппере, клоузА, шузня — это всё так, оболочка, форма. А есть и главное: внутренний сенс. АндерстУешь? Для меня это вполне серьёзно…

И Вася начал излагать: что хиппёж это не так просто, как некоторые думают. Это вроде веры. Только не такая, как христианство, ислам. А у каждого своя. Вася постучал себя по черепу: в брейнзАх.

Митя ему сказал, что почти у каждого в голове что-то есть, а он:

— Знаешь, чего Пушкин сказал о поэте Батюшкове? Когда тот ещё душевно здоров был.

— Ого, — перебил сына Чалкин, — да он эрудит, твой Вася.

Митя не обратил внимания и продолжал:

— Пушкин сказал: он оригинален, ибо мыслит по-своему. И хиппи тоже, объяснил мне Вася, пытаются сами думать, без подсказки. Оттого, наверно, язык свой изобрели. Они свободны от подчинения чужим мыслям, а также от заботы о куске брЕда с бАттером, от зла и насилия, от семьи… Лав должна быть фри…

— Ну, — недовольно произнёс Чалкин, — смешались кони, люди.

— Я тоже Васе чего-то вроде этого сказал. И для пОнта добавил, что, выходит, этот Батюшков, и Пушкин тоже, вроде хиппи были. В джинсах фирмы Ренглер… Но Вася даже не улыбнулся, а всерьёз ответил, что Пушкин никакой не хиппи. Потому что мысли освободил, но и то не до конца, а тело не сумел.

— А ты, Вася? — поинтересовался Митя.

— Тоже нет. Но стараюсь. От людей держусь подальше. В небо смотрю.

— В Бога верить стал?

— Не знаю. Пока изучаю разные религии. АхИмса, например, знаешь, что такое? Главный закон индуизма: не делай зла, не вреди никакой жизни, воздержись от насилия… ЗдОрово, а?.. Я думаю, истинная вера и истинный хиппёж где-то смыкаются. И учение Льва Толстого тоже… Знаешь, — вдруг добавил Вася, — я ведь человека погубил.

— Убил? — спросил Митя с испугом.

— Не то, что думаешь, — ответил Вася. — Оболочка целой осталась… Был у нас на курсе такой Костя Груздев. Груздь-тоска мы его прозвали. Но дело не в этом…

— Наконец-то начинает закручиваться сюжет, — с некоторым облегчением произнёс Чалкин. — Сейчас о любви пойдёт речь.

— Не угадал, отец. Никаких слюней, никакого детектива. Будете слушать?

— Конечно, — заверили мы с Юлием.

В общем, в институте, как в школе до этого, трудился Вася в комсомольском бюро. Как ты, отец, в своё время… Всё как всегда — собрания, заседания, успеваемость, посещаемость, политинформация, охват, активность… А Груздь-тоска немного не такой был, не из этого теста. Может, будущий Эйнштейн, или кто там ещё… Физматик, одним словом…

И вот однажды… Вася даже день точно помнил: в марте, двадцать первого… Встаёт этот Груздь во время очередного собрания и негромко так говорит… Вроде с самим собой, но всем слышно. Хватит, говорит, ерунду разводить на постном масле. Никакая у нас не молодёжная организация, а просто придаток к чему-то, что взрослые придумали. А мы сами ни думать, ни рассуждать не умеем. Только, чего скажут. И, главное, врём всю дорогу, динамо вкручиваем… Так прямо и говорил — мы аж рты разинули. И потом сказал: предлагаю нашу организацию не ленинской, а потёмкинской называть. Имени светлейшего князя Потёмкина…

— Потрясающе, — проговорил старший Чалкин. — Это он сам сообразил или научили?

— Вот-вот, отец, — сказал Митя, — судя по всему, у них в институте тоже так решили: вражеская вылазка. И этого Груздева чуть не главным лазутчиком назначили. Донесли ректору, из комсомола выгнали, отцу на работу сообщили. Вася лично на собрании выступал и потом решение в райком отнёс.