Чернышев, отзывчивое сердце, вскоре нашел мне отличную работу — оформлять витрину ателье на Арбате. Три дня я вкалывал как одержимый и получил приличную сумму, половину которой красиво просадил с Чернышевым в пивбаре.
Однажды на Пушкинской площади ко мне пристал бесформенный толстяк, очкастый чудик в каком-то немыслимом балахоне; назвался Кириллом Прозоровским, знатоком «настоящей» литературы (он из-под полы продавал перепечатки запрещенных авторов; цену устанавливал гибкую, в зависимости от интеллекта и благонадежности покупателя). Этот Кирилл, экстравагантный динамичный субъект с неуживчивым характером, прицепился ко мне всерьез: заявил, что является физиономистом и подходит к людям с определенным отбором, хотя несколько раз «прокалывался».
— Я, старичок, всех просвечиваю, как рентгеновский аппарат, но раза два интуиция давала сбой, — заявил мне (он не утруждал себя запоминанием имен, всех называл «старичок»). — В КГБ ведь завербовали немало интеллектуалов. Но ты, чувствую, чист в этом плане. Хочешь, будем работать на пару, создадим беспрерывный конвейер, выручка пополам.
Я согласился бы не раздумывая, если бы не нелегальное проживание в городе. Это и сказал Кириллу и он вошел в мое положение, по сути — пожалел.
— Твои слова, старичок, рождают отклик в моей душе, — высокопарно произнес он. — Ясно, реальная жизнь скучна, настоящая жизнь только в искусстве. Искусство помогает человеку не впасть в отчаяние, не опуститься… Прописки абсолютное зло, деспотия, но постараемся уладить дело, придумаем что-нибудь другое, пусть не ударный, но отлаженный механизм.
Он привел меня к себе в красиво обставленную квартиру (с недостаточно красивым видом из окна — на отделение милиции). Он оказался сыном состоятельных родителей и маскировался под бродягу (имел «внешнюю фанеровку», по его выражению) и жил на собственные заработки в знак протеста против обеспеченности.
Накормив меня, Кирилл объявил, что является не просто знатоком литературы, но и тонким, изысканным поэтом «непризнанным гением».
— Я пишу по ночам. Ночь, старичок, лучшее время для работы — тишина, ничто не отвлекает.
Он прочитал несколько своих произведений, в которых я ничего не понял, потом бросился обзванивать знакомых, чтобы и они вошли в мое положение.
— Мода на сострадание прошла, каждый выбирается из дерьма в одиночку, — пробормотал он. — Такой досадный фактик. Но не будем сидеть сложа руки, неработающая машина ржавеет. Будем, старичок, действовать.
«Непризнанный гений» был страшным непоседой: из компании быстро сбегал — стремился уединиться — «всех надо держать на комфортном расстоянии», но и в одиночестве пребывал недолго — начинал обзванивать приятелей; из дома его тянуло на улицу, с улицы в дом, из города на дачу, с дачи на «Брод» («Бродвей» — улицу Горького) и «Пушку» (Пушкинскую площадь). Но его главной чертой была отзывчивость; он свел меня с супругами инженерами Щадриными, Володей и Людой.
Это была парочка еще та! Люда, некрасивая хромоножка и красавец Володя, безумно любящий жену, «самый ревнивый из всех мужчин», — по словам Кирилла.
— Готов посадить меня на цепь, — подтверждала Люда.
Володя через пару дней устроил меня красить заборы на своем предприятии, при этом сказал:
— Я и сам не прочь подхалтурить, да приходится следить за Людмилой, она ведь отпетая гулена.
Затем с его подачи я ремонтировал будку сторожа — гнилушку, которую проще было спалить и построить новую, но срабатывал хозяйственный идиотизм. После будки, опять-таки благодаря Володе, я помогал грузчикам перекатывать рулоны бумаги, около месяца числился разнорабочим с «внутренним включением», по выражению «непризнанного гения» (под этим самым «включением» он подразумевал духовные интересы).
Новые знакомые глубоко вошли в мое положение, но все-таки недостаточно глубоко — в «крыше над головой» помочь не смогли (Володя с Людой сами жили в стесненных условиях, а родители «непризнанного» его приятелей «босяков» на дух не принимали). По этому поводу новые знакомые выразили сожаление, на что я бодро заявил, что мне жилищем служат уютные дворы, а крышей — звездное небо. Вероятно, чтобы считать звезды не в одиночестве, Люда решила познакомить меня с сестрой, которая жила с матерью в Водниках, но в те дни мать была в санатории. Люда заявила с откровенным смешком:
— Светка претендентка на место постоянной любовницы. Сам понимаешь, для мужа ты не подходишь. Она не твой уровень. Но постоянная любовница, разве это не потрясающе?!
Читать дальше