Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

Вышел на станции «Парк культуры» и вновь перехватило дыхание — Крымский мост и Комсомольский проспект подавляли своим величием. «Как бы не спятить от обилия впечатлений, — мелькнула в голове не совсем собранная мысль, но я тут же взял себя в руки. — Не раскисай! Держись! Вперед!»

Тетка жила по прежнему адресу в девятиметровой комнате; каким-то сверхестественным образом в крохотной комнате помещалась металлическая кровать с блестящими шарами на стойках, стол, два стула, трюмо и массивный шкаф, в нижнем отделении которого лежала одежда, в верхнем — посуда; на подоконнике теснились горшки с цветами, стены украшали теткины вышивки-аппликации, на трюмо среди флаконов и коробок возвышалась черная тарелка репродуктора, который, как я заметил позднее, никогда не выключался.

— Он у меня вместо будильника, — объяснила тетка. — Да и как-то веселее с ним. А Федор все равно глухой.

Тетка накормила меня, расспросила о родных, посмотрела рисунки и один взяла себе, то ли как подарок, то ли как аванс за проживание. С работы пришел ее муж Федор, кивнул мне, буркнул что-то, выпил в один прием стакан водки, поставленный теткой на стол; громко чавкая, съел миску супа и завалился спать. Мы с теткой еще поговорили немного, потом она расстелила мне матрац под столом и погасила свет.

В квартире не было ни ванной, ни горячей воды, но на кухне красовалась эмалированная раковина с латунным краном, а на полке лежало душистое туалетное мыло (в поселке ходили за водой на колонку и пользовались мылом хозяйственным). На кухне впритык друг к другу стояло три стола — по числу семей в квартире, плита с газовыми горелками и счетчиком у потолка. Коридор был темный, со множеством вешалок, чемоданов и коробок, с синей лампой над входной дверью и чудом техники на стене — телефоном.

Утром к умывальнику выстроилась очередь. Дольше всех плескался мужчина в подтяжках. Вымывшись, он еще минут пять перед зеркалом выдавливал прыщи, зачесывал волосы на лысину; потом подал условный сигнал — постучал в стену и, когда к умывальнику подошла полногрудая гибкая женщина с огненно-рыжими волосами, объявил возмущенной очереди:

— Мадам занимала за мной, так-то.

У «мадам» была такая большая грудь, что когда мы столкнулись в проеме двери, мне пришлось наклониться, чтобы пройти в теткину комнату.

— Жуткий тип, этот лысый, — объяснила мне тетка. — Люди на работу опаздывают, а он нарочно долго плещется. Он член домового комитета и строит из себя большого начальника. А я возьму и выступлю на собрании, и его турнут оттуда, как миленького. А его фифочка вообще нахалка, каких свет не видел. Ей-то куда спешить?! Она ведь не работает. Сейчас умоет свою рожу и снова завалится. Полдня валяется на тахте, журналы листает. Да еще похудеть хочет! Корова! В свое дежурство даже квартиру не убирает — муженька заставляет. Как тебе это нравится?! Да еще у меня подсолнечное масло отливает… Он идиот и она идиотка, хорошая парочка. На ком же, как не на идиотке жениться идиоту, кто его лучше поймет?

Как только жильцы ушли на работу, в теткину комнату постучала жена члена домкома; она вошла в полупрозрачном платье ядовито-зеленого цвета.

— Можно? Хочу познакомиться с племянником Ксении Федоровны… Я вижу, вы симпатичный молодой человек, думаю, мы будем друзьями. Приходите к нам смотреть телевизор (у них был чуть ли не единственный в доме телевизор с линзой).

Она села на кровать, замедленно провела рукой по огненно-рыжей гриве, представилась, расспросила, откуда я и зачем, похвалила рисунки, попросила нарисовать ей букет цветов.

— Я тоже в юности должна была стать художницей или актрисой… Я артистическая натура, но рано вышла замуж за черствого человека и погубила все свои таланты. Он, увы, оказался посредственностью. У него голова только для того, чтобы носить шляпу. В жизни сплошь и рядом королева живет с водопроводчиком и… — она, видимо, хотела сказать: «и наоборот, король с кухаркой», но подумала, что такого все-таки не бывает.

— Вообще-то у меня удобный муж. Ни в чем меня не стесняет, — она улыбнулась и, как бы невзначай, расстегнула верхнюю пуговицу платья — ее груди почти вывалились наружу.

Меня прямо обожгло; в страшном волнении я опустил голову.

— Ведь всегда так, кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить, — она откинулась на стойку кровати, будто собиралась фотографироваться.

— Так вот, мой муж сразу был поставлен в известность, что я только позволяю… Ведь женщина без любви увядает…