Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

Попадались всякие клиенты. Одни благодарили за снимки, другие ворчали, что с трудом узнают себя, третьи — чаще всего женщины средних лет — возмущались, что мы сделали их гораздо старше своего возраста. На это Володя небрежно бросал:

— Можем омолодить, — и мастерски ретушировал негатив.

Особенно привередничали старики: и сняли-то мы их не так и отпечатали не в том формате. Приходилось переснимать, держать марку фирмы. Но еще больше хлопот доставляли мамаши с детьми. Случалось, здесь мы работали вдвоем с Володей. Он снимал, а я развлекал детей игрушками, корчил разные рожи, при этом, по словам Володи, проявлял неплохие актерские способности.

По желанию клиентов, мы придавали карточкам разное обрамление: делали и фигурную обрезку, и вставляли в тисненые картонные рамки.

Раза два в месяц в ателье появлялся судовой механик Игорь, по совместительству работавший помощником директора фотокомбината Ванина. У Володи он забирал ведомости и в конверте надбавку — сто рублей. Хитроватый тип, пристроившийся на теплое место, этот Игорь всегда канючил:

— Разведка донесла, вы здесь крепко окопались. Слишком много гребете. А у нас с Ваниным дети. Соображать надо!

Развращенный властью, он с каждым приездом повышал ставку. Володя был человек горячий и смелый — казалось ему все нипочем, но и он ждал появления этого Игоря с содроганием.

— Все, что мы тут делаем, — мелочевка, — пояснял мне Володя. — Вон на втором комбинате работают так работают. У них точки в центре, в лучших местах, а у нас на отшибе… Ванин безмозглый. Ничего не может пробить. Ему только мяч гонять, а не комбинатом заведовать. Рано или поздно его турнут. Но он, прохиндей, не пропадет, он из тех, кто с какой бы высоты ни падал, всегда встает на ноги.

С каждым месяцем Игорь наглел все больше. Как-то явился к нам и заломил такую сумму, что Володя не выдержали посла его куда подальше. Игорь ушел, затаив едкую ухмылку, а потом позвонил Ванин и вызвал Володю к себе «на совещание».

— Приду, когда сочту нужным, — обрезал Володя и бросил трубку. Крупный начальник Ванин не прощал такого неповиновения.

Через неделю Володю, а заодно и Лешу, перевели в точку на окраине. А мне прислали новых фотографов. Они оказались врачами и понятия не имели о фотоделе. Один из врачей сразу уселся за квитанции, другой был годен только нажимать на спусковой рычаг, и то при условии, если я освещу натуру и поставлю выдержку. Не было у врачей ни навыка, ни элементарного вкуса. Я прямо намучился с этими «мастерами». Бывало, втолковываешь, что к чему, вроде все поняли — отойдешь, опять полная беспомощность. Мне приходилось и снимать, и проявлять, и печатать, и глянцевать снимки на барабане. Врачам что ни доверишь — напортачат. Потом за них я извинялся перед клиентами, переснимал. И все вспоминал Володю и Лешу, которые были настоящими мастерами и работягами. Вспоминал их «мелкие махинации» и не осуждал, ведь у начальника Володи оклад был сто десять рублей, а у лаборанта Леши — восемьдесят; и Володя почти все «левые» деньги тратил на больную мать, а добряк Леша — на девчонок, его единственную радость.

Зимой жить за городом стало тяжеловато; хозяин экономил дрова, на стенах появилась изморозь, а на окнах намерзал такой слой льда, что дневной свет становился тусклым, и прекрасный спуск к реке превращался в какую-то темную бездну; я спал под двумя матрацами (этим добром у хозяина был забит весь сарай; он работал комендантом в общежитии и с маниакальной жадностью тащил к себе все, что плохо лежало). Просыпаясь, я смахивал иней с матрацев и одежды, выметал снег из-под двери, грел чайник на плитке, на ходу проглатывал пару бутербродов и бежал по сугробам к электричке; полчаса трясся в мерзлом тамбуре, затем еще столько же в метро — в общей сложности на дорогу в оба конца уходило около трех часов, но я не унывал и стоически переносил трудности — за прошедшие годы научился не хныкать по пустякам и разные неприятности рассматривал как трамплины, которые рано или поздно подбросят меня в «удачливое будущее».

На Клязьме не было ни асфальтированных троп, ни столовой, зато летом дома утопали в зелени и через весь поселок петляла живописная речка. Вся моя тогдашняя жизнь была связана с пригородными поездами. В утренних электричках обычно читал, а в вечерних дремал (после работы задерживался в городе: то у Юрки Мякушкова, то заезжал к тетке, то просто шастал по улицам в надежде на романтическое приключение. Иногда возвращался домой с последней электричкой и, если просыпал свою платформу, целый перегон, а то и два, топал по шпалам.