Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

После танца я распрощался с Женькой (он благословил меня на подвиг) и подсел к Яне, и выудил из нее дополнительные сведения — приехала на игры, остановилась в гостинице ЦСКА, Москву не любит — в ней «полно суетников». Все это я узнал за бутылкой вина, которую заказал со спокойного одобрения великанши. К концу вечера я набрался мужества и выдавил:

— Поедем к моему приятелю? (решил напроситься к Тольке Губареву).

— Хорошо. Это далеко?

Через полчаса с двумя бутылками «Имбирной» мы подъехали к Тольке и дали пять с половиной звонков. К счастью, поэт был дома и один.

Откупорив бутылки, мы с Толькой начали произносить тосты за баскетбол и поэзию. После каждого тоста Толька мучил нас стихами — выпендривался перед гостьей и так и сяк, нарочно выбирал разнузданные строки, но моя подружка (именно моя!), молодчина, равнодушно отнеслась к его виршам.

Почти до утра мы обхаживали Яну с двух сторон и, повторюсь, Толька извивался, точно клоун, и так и норовил оттеснить меня, но ему это не удалось — слишком силен был мой ветер желаний. В конце концов он смирился с поражением и благородно улегся на раскладушке, предоставив нам с Яной тахту. И здесь произошло самое интересное: в момент, когда мой ветер перешел в ураган, Яна оставалась абсолютно спокойной, еще спокойней, чем прежде, будто все происходящее ее не касается и в постели она совершенно случайно, да и не она вовсе, а ее тень. В пик моего торжества она вдруг проговорила:

— Хочется чего-то особенного.

В голове мелькнуло: «Наверняка хочет любви втроем! Ну уж дудки!». Как все собственники, я не собирался делиться счастьем.

Утром меня растормошил Толька:

— Опоздаешь на работу!

Я вскочил, оделся, стал будить Яну, а она, не открывая глаз:

— Голова болит. Да и у меня сегодня свободный день.

На работе я весь извелся от ревности, какие только картины не вырисовывались перед глазами, через каждые двадцать минут звонил Тольке, но соседи неизменно повторяли:

— Никто не отвечает. Вроде, никого нет.

После работы примчал к поэту — он уже читал стихи фотографам; Яны в комнате не было.

— Где она? — выдохнул я, когда мы с Толькой вышли в коридор.

— Уехала в гостиницу… Мы с ней весь день занимались сексом. Странная чувиха. Все говорила: «Хочется чего-то особенного». Чего — я так и не понял.

В гостинице мне сказали, что «баскетболисток автобус повез в спортзал, а оттуда — в аэропорт». Когда я добрался до спортзала, они уже закончили тренировку и, в ожидании автобуса, сидели на огромных сумках, разгоряченные, шумные и все как одна — длиннющие, прямо гулливерши рядом с тренером, мужчиной среднего роста.

Увидев меня, Яна не удивилась и спокойно кивнула, а когда я сказал: «Отойдем в сторону», нехотя встала; было ясно — говорить со мной — для нее сущая мука.

— Когда еще приедешь? — прохрипел я.

— Не знаю… А ты неплохой парнишка, но больно суетной… И бесчувственный, неласковый… Все вы, москвичи, только и знаете одно… как барабаны. Нет, чтобы подготовить женщину, пригласить в театр…

Простая истина, что каждой женщине нужна прелюдия к любви, до меня дошла позднее и, хотя не сгладила моего мужланства, я все-таки имел ее в виду; до Тольки эта истина тоже дошла, но он посчитал, что достаточно стихов, которые обрушивал на слушательниц, что женщины просто обязаны любить поэта — каждый из нас сделал свой вывод.

На нашей почте только заведующий был профессиональным почтовиком, остальные трое работников (в том числе и я) осваивали специальность по ходу дела, и оформились на почту лишь для того, чтобы находиться поближе к киностудии; то есть мы принимали и отправляли киноленты, но наши души были на съемочных площадках.

Заведующий — отставной военный Иван Иванович, низкорослый (ниже шофера Женьки «коротышки»), с лицом желтого цвета (имел прозвище Желтый карлик), на работе демонстрировал острейшую память и распекал нас за малейшее ротозейство, но после работы частично впадал в крутой склероз: выпьет и забудет, что выпил — домой заглянет и идет в пивную, и после двух-трех кружек пива, забывает обратную дорогу. Впрочем, это не мешало ему встречаться с буфетчицами фабрики Раей и Ритой, сестрами-толстушками, которых мужчины называли «То что надо!» — дорогу к сестрам «карлик» не забывал никогда.

Сестры страшно ревновали Ивана Ивановича и друг о друге говорили гадости: «У нее одна грудь больше другой», «Она на ночь не принимает душ, говорит — утром принимала».