Андрей Волос - Предатель

— НИИ землеустройства? — удивленно повторил он. — Интересно!.. Я кое-кого знал там. Кандидат сельхознаук Копылова Наталья Владимировна — слышали?

И усмехнулся — мол, вот как играет судьба: одно только слово отделяет их от того, чтобы здесь, в таежной глухомани, в бараке за колючей проволокой, в зоне, оказалось вдруг, что у них есть общие знакомые там — в мире людей, агрономов, институтов и крахмальных блузок!

— Я и есть Копылова, — глухо сказала женщина.

Шегаев оцепенел.

— А вы кто? — робко спросила Копылова. — Я вас знаю?

В конторе царила атмосфера напряженной деятельности.

Карпий приказал Богданову соорудить новый лозунг и повесить на ворота вахты текстом внутрь, в зону.

Богданов навел густой известки и теперь мазюкал по кумачу, выводя буквы.

— На что мануфактуру переводит, — вполголоса сказал Вагнер. — У людей белье все потлело, а он лозунги пишет.

— Что ему до твоего белья, — вздохнул Богданов. — У него самого белье хорошее, офицерское.

— Кой черт писать такую глупость, — ворчал бухгалтер. — Еще бы ладно краской на олифе. А известку все равно за пять минут смоет.

Шегаев присмотрелся.

«Дождя в поле нет!» — заканчивал работу Богданов.

— Ничего себе, — сказал Шегаев. — Точно, совсем с ума сошел. Льет как из ведра.

— Зимой писали, что труд спасает от мороза. Чуть не до пятидесяти заворачивало, а он людей в тайгу гнал. Не актировал дни. Лозунгом обходился. — Вагнер безнадежно махнул рукой. — Зимой хоть известка дольше держалась…

Вагнер стал толковать, какое невиданно холодное и сырое лето выдалось, и уже с библейской терпимостью в голосе произнес что-то насчет того, что, дескать, разверзлись хляби небесные, — как в зоне началась неожиданная суматоха.

Оказалось, охрана почему-то загоняет всех в бараки.

Шегаев решил остаться в конторе — все равно он жил тут, в отдельной выгородке, — но скоро заглянул солдат, хмуро приказал взять матрас и присоединиться к заключенным.

— У меня пропуск на вольное хождение.

— Не знаю ничего. Карпий приказал!..

Никто ничего не понимал.

Бригады привели с делянок, и это, конечно, не могло не порадовать тех, кто мок с утра: обычно добирались часам к девяти, а сегодня сорвали в четвертом.

Но загнали даже с кухни, так что там и готовить стало некому. Потом все же нескольких увели назад. Поздним вечером притащили пайки и бак с баландой, чего тоже никогда не было, всегда прежде ели побригадно в столовой, то есть под хлипким навесом над несколькими шаткими столами.

Но незадолго до отбоя все-таки просочилось.

Хлеб в лагерь доставляли раз в неделю со станции Песчанка, куда он прибывал поездом. Как раз сегодня туда ездил стрелок… Вместе с хлебом, оказывается, и привезли известие.

Война!

Вот в чем дело!

Барак, загомонив было, пришибленно притих.

Уж чего зэку бояться, какого неблагополучия страшиться — при его-то совершенно неблагополучном положении, когда и сама жизнь висит на тонком волоске!

А все равно какое слово страшное — цепенит поначалу.

Война!..

Шегаев припомнил слова погибшего своего товарища, Яниса Бауде, сказанные им когда-то в минуту сердечной доверительности. Янис, должно быть, знал, о чем говорил, — латыш по национальности, он участвовал в боях сначала империалистической, потом Гражданской войны, дважды был ранен, попадал в плен, чудом остался в живых. «Война, брат, — задумчиво сказал он, качая в ладонях стакан с чаем, — это, знаешь, такое дело… Нечеловеческое».

Переговаривались по углам, шептались.

Ночь прошла. Утро прозябло ясным и сравнительно сухим. Тайга, освещенная солнцем, парила, туман вздымался и тек, снопы золото-желтых лучей рассыпались сверканием, дробились и искрили, падая на мокрую хвою и листья.

На работу не вывели.

Валялись на нарах, отдыхая впроголодь.

К середине дня зашел в барак кум, сопровождаемый несколькими хмурыми вохровцами.

— Кормить будете, нет? — крикнул кто-то из темного угла.

— Поговоришь у меня! — кум сердито потряс кулаком, но разборку устраивать не стал. Пошел по проходу, приглядываясь. — Ты! Вот ты! Ты тоже! Давай, выходи! Ты!..

Взял восьмерых. Шегаев приметил — выбирал поздоровее, покрепче. Одним оказался его Ярослав, учитель.

И снова охранники закрыли дверь. Даже в сортир пойти — нужно очередь устанавливать, ходить строго по одному.

Вечером Ярослав, вернувшись с командой, рассказал, на какую работу поставили.