Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

В Берлине они с Марией Тимофеевной тогда и познакомились и расписались.

Сразу после войны немцы здорово голодали. Американцы прочувствовали этот момент и начали подкармливать свои зоны оккупации, народ сразу потянулся туда — поближе к корму, и тогда и наши стали везти продовольствие уже в свою зону. В Германии даже тогда появилась белая булка, что для Михаила Петровича было в новинку и расценивалось как деликатес. После той длительной командировки они с Марией Тимофеевной всю жизнь относились к немцам очень хорошо, хотя, естественно, эти свои чувства не афишировали. Хвалить немцев тогда, как, впрочем, и теперь, было не принято.

Сын его, Леонид, которому уже перевалило за сорок, был предпринимателем средней руки. Леонид считал, что существует некий мировой заговор, неясно только было, кто против кого. Это его очень занимало. Однажды он долго и путано рассказывал об этом Григорьеву, тряс какими-то бумагами, глаза его горели. Они с женой Надей мечтали заработать побольше денег и свалить из России, но уехать хоть с чем-то, чтобы там не начинать с нуля, а купить какой-нибудь бизнес. Программа максимум была Англия, поскольку это старая цивилизованная страна, культурная, близко от России, если захочется съездить на побывку, навестить родственников и друзей. Три часа на самолете — и ты в Питере. Еще всякие достопримечательности, культура. Америка пугала их своей отдаленностью, а конкретно Надю — отсутствием культуры, — ей нужны были театры, музеи и концерты. Леонид утверждал, что Нью-Йорк уж всяко культурнее Питера — это как раз и есть культурная столица мира, там и Рахманинов жил и люди слушают классическую музыку, да и бывших россиян там живет немало. „Русские там на подбор все зловредные и тупые!“ — утверждала Надя. Спорили. А программа минимум у них была такая: купить домишко в Финляндии недалеко от границы. Вообще получится всего три часа на машине от Питера, если, конечно, не застрянешь на проверках. Все бы неплохо, родной сынок только не радовал: уж очень был большой любитель химии, в частности употребления „колес“ — психотропных таблеток. И еще он собирал галлюциногенные грибы, с виду — чистые поганки. Потом они с друзьями эти поганки ели под самый что ни есть оглушительный тяжелый рок, ловили глюки, целыми днями бездельничали, курили, гробили свое здоровье.

В свое время у Григорьева был такой же сосед по коммуналке. Курил он постоянно, сигареты не вынимал изо рта, даже ночью просыпался покурить и к сорока годам уже заметно задыхался, жаловался на сердце и на давление. К тому же и пиво очень любил, пил по литру каждый божий день. Лицо у него было серое, мешки под глазами, постоянно кашлял. Выглядел жутко, но глаза остались веселые и пивной алкогольный румянец делал его похожим Деда Мороза, только без бороды. Чем он занимался в жизни, было неизвестно, но грехов в свое время, видать, наделал немало, о чем, напившись, каялся, бился головой о ближайший твердый предмет, будь то стол или дверной косяк: „Смерти, смерти я достоин!“ чем здорово доставал соседей. Иногда хотелось сказать: „Ладно, уговорил: будет тебе смерть!“ и дать ему чем-нибудь тяжелым по башке.

Подошел Влад. Вспоминая всякую подобную чушь, похохотали. Выпив, тут же в бар наливать по новой. Под ногами, как гном, путался маленький мальчик. Настолько назойливый, что вскоре своим мельтешением утомил буквально всех. Боялись на него наступить.

— Ты чей, малыш? — сурово спросил его Влад и сделал лицо вампира.

— Мамин.

— Ну, иди тогда к своей маме. Чего ты здесь ползаешь?

Ребенок посмотрел на него с явной недетской злобой и некоторым недоумением: а где же конфетка, а где „пожалуйста“? Наконец, появилась его мамаша, начала на ребенка орать. Сам ребенок был хорошенький, а мамаша его очень противная, и с виду — полная дура, суетливая, крикливая с признаками начинающейся истерии. Наорала так, что и ребенок начал орать. Наконец, она его утащила.

Ирина в этот вечер так и не появилась. Хвастаются ли женщины, подобно мужчинам, типа, „меня летом отымели десять человек, и это было замечательно!“ Вполне возможно, что подругам так и рассказывают. Пусть завидуют!

Следующим утром, как обычно в семь, Григорьев пришел на пляж. Море было спокойное, чистое. Григорьев решил поплавать и понырять подальше от берега — но не слишком далеко, чтобы не раздражать спасателей пляжа. Тут ему улыбнулась неожиданная удача. На волнах метрах в двадцати за линией буев, болталась пустая пластиковая бутылка из-под питьевой воды. В ней оказались скрученные в трубочку и скрепленные резинкой для волос доллары и пять сигарет почему-то трех разных марок. Так иногда делают туристы, чтобы сохранить сигареты и деньги сухими во время сплавов по рекам, водных праздников и пенных вечеринок. Выйдя на берег, Григорьев открутил пробку, потряс бутылку. Сигареты вывалились легко, но чтобы вынуть деньги, бутылку пришлось сломать. Григорьев сигареты выбросил в пластиковое ведро из-под йогурта, а деньги забрал себе. Там оказалось почти восемьдесят долларов купюрами разных номиналов от пятерки до двадцатки. Неплохо. Мелочь, а приятно.