Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

Прибыв на работу за пятнадцать минут до смены, я обнаружил, что вся предыдущая смена уже ушла домой, за исключением мастера Майбороды и фрезеровщика Сморыго, находившихся в раздевалке и бывших в оживлении с запахом, а также слесаря Куркчи, находившегося в заточном отделении в состоянии рвот.

Более мелкие замечания, Григорий Касьянович, будут высказаны мною в устной форме.

Быстро переодевшись в спецовку, я приступил к осмотру штампов и выявил, что многие из них находятся в безобразном состоянии, и тут же был вызван в цех для наладки штампа «петля дверная», что и выполнил в самые сжатые сроки, обнаружив при этом, что на прессе № 5 штампом «ложка дисертная» били ложки десертные, о чем, как о продукции незаконной, и ставлю Вас в известность, Григорий Касьянович.

Отбыв на свой участок для дальнейшей работы над штампами, мною в районе склада готовой продукции был услышан подозрительный шум, а затем увидена тень, метнувшаяся в сторону забора. Молниеносно оценив обстановку, я бросился к пожарному щиту, вырвал лом и бросился за тенью, но та успела исчезнуть. Здраво рассуждая, что если тень появилась один раз, то она может появиться и вторично, я углубился в заросли амброзии, присел и затаился. Тень не появлялась. Здраво рассуждая, что она тоже может затаиться и выжидать, я принял решение ложного ухода, с какой целью поднялся из амброзии и стал уходить, но за уборной резко свернул и снова вошел в амброзию.

Находясь в засаде, Григорий Касьянович, мною выявлено:

1. Лом, вырванный мною из пожарного щита, оказался не лом, а палка, сделанная и закрашенная под лом.

2. Забор за уборной имеет дыру, что вместе с густой и высокой амброзией, а также разбитым фонарем, а также что каждый может сказать, что он идет в уборную, создают хорошие условия для преступного перемещения лиц и продукции.

Более мелкие замечания, Григорий Касьянович, будут высказаны мною в устной форме.

Пробыв в засаде около получаса и не имея возможности больше в ней находиться, я вышел из амброзии и тут же снова, Григорий Касьянович, увидел тень, которая теперь мелькнула под окнами фурнитурного цеха. Чувствуя неладное, я отбросил деревянный лом, поднял с земли железный уголок и бросился к фурнитурному цеху. Выскочив из-за бойлерной, я остановился, так как тень, Григорий Касьянович, была не одна! Их было много! Их было целый рой! Вроде бы и люди, а — плоские! Будто катком их раскатало! И они крутились, Григорий Касьянович! Они крутились под фонарем между золой и бочками! Они крутились и приплясывали, как то, бывает, пляшут на своих праздниках пиндосы из Мангуша!

Я хотел в них бросить уголок, но уголок прилип к моим рукам!

Я хотел позвать на помощь, но голос мой пропал!

А когда они вдруг двинулись на меня и я хотел уйти, то ноги мои, Григорий Касьянович, отнялись!

Они окружили меня, устроили хоровод, хохотали и корчили рожи!..

Тяжело и обидно мне, Григорий Касьянович, заниматься этой объяснительной! Почему не поверили? Зачем заставили писать? Что нового могу сказать я письменно, кроме того, что сказал уже устно? Одно Вам могу сказать как человеку у нас новому: Декалюк никогда не врал, не сочинял, не фантазировал! И он никогда не был подвержен дурману религиозных забобонов или каких-либо других фокусов! Любого спросите, и любой Вам скажет: Декалюк не пьет! Он всегда трезво и бесстрашно смотрит в лицо жизни и дает ей трезвую оценку! И сочинять какие-то тени — зачем ему? Какой смысл? Какой резон?

Но я их видел, видел! Я не знаю да и знать не хочу, что это было, но я их видел!

Да я их и сейчас вижу! Вон они — за окном раздевалки, где я занимаюсь этой объяснительной! И это — днем! Вот до чего мы дожили, Григорий Касьянович! Ишь крутятся, рожи мне корчат! Знают, что некому их приструнить, распоясались…

Встань же, Отец!

В прощальный день Николаю Ивановичу подарили бархатный альбом и будильник.

— Негусто, — сказала жена.

— Побрякушки, — сказала дочь.

Николай Иванович ничего не ответил и закрылся в наспех прилепленной к дому пристройке, которая с некоторых пор была его комнатой: кушетка, табуретка, старый «Рекорд».

Ознакомившись с инструкцией, он завел будильник, совместил стрелки и услышал дребезжащую мелодию песни о ямщике, замерзающем в глухой степи.

Он присел на кушетку и стал рассматривать подарки.

На титульном листе альбома было золотом написано: «Дорогому Николаю Ивановичу от коллектива цеха мясорубок».