Ольга Исаева - Мой папа Штирлиц

– Давай дальше не пойдём, – предложила она, – я тебя до остановки доведу, а дальше сама побегу, а то твоя мама наверное уже волнуется.

Артур спорить не стал.

– Хочешь послезавтра опять в кино сходим?

– А завтра?

– Завтра я не могу. К репетитору, в Москву, еду.

Антошка хотела сказать, что, запросто может вместе с ним в Москву махнуть, а, пока он будет заниматься, погуляет где-нибудь вокруг дома, но из-за поворота вывернул автобус, и она крикнула:

– Бежим, а то не успеешь!

Артур вырвался вперёд, вскочил на подножку, прежде чем войти внутрь, прокричал:

– В понедельник, у "Родины", в час дня.

Она закивала, помахала рукой, проводила глазами автобус до поворота и побрела домой.

В комнате было пусто, в воздухе ещё не совсем развеялся сигаретный дым и запах недавнего застолья. Она так устала, что, стряхнув на пол шапку и пальто, бухнулась на материну кровать, морщась от боли, стянула сапоги и хотела передохнуть минуточку, но с размаху нырнула в тёплые, пронизанные светом бирюзовые волны и с радостным изумлением подумала: "Море". Очнулась она, когда за стенкой у соседей голос диктора объявил: "Московское время десять часов". Уличный фонарь освещал комнату красноватым светом, стены и потолок облепили тюлевые тени. Мать куда-то запропастилась. Антошка с трудом поднялась, расстелила раскладушку и легла, надеясь, сразу же вновь окунуться в сонное блаженство, но память уже раскручивала перед её внутренним взором эпизоды минувшего дня, и, как в кино, она увидела себя и Артура, идущих по белому, будто на засвеченной киноплёнке, городу. Ей нестерпимо захотелось, чтобы он оказался рядом, захотелось прижаться к нему всем телом. "Втюрилась", – услышала она злорадный, неожиданно донёсшийся изнутри, незнакомый голос. Сердце её забилось так, словно хотело пробить грудную клетку и выскочить наружу. Щёки запылали, тело заныло, радость и непонятная тревога, слились в одно огромное чувство, которое стало так распирать её, что она заметалась по раскладушке, то сбрыкивая с себя одеяло, то вновь зарываясь в него с головой. "Так вот какая она любовь-то", – пульсировало в голове. Изнемогая от ощущения, что Артур заполнил собой каждую клеточку её тела, она ворочалась, стонала, всхлипывала, но при первом же звуке отворяемой матерью двери стихла и притворилась спящей.

Не включая света, та разделась, прокралась на цыпочках к кровати, задёрнула занавеску, скрипнула сеткой, пару раз зевнула и через несколько минут тяжко, как фабрика, задышала. Чтобы не разбудить её, Антошка некоторое время лежала, не шелохнувшись, но скоро и сама соскользнула в сон.

Следующий день внешне ничем от других не отличался: проснулись обе поздно, за завтраком в халатах, неумытые и всклокоченные, смотрели "Утреннюю почту". Мать, как всегда, препиралась с ведущим.

– Здравствуйте дорогие телезрители! – умильно улыбаясь, говорил он.

– Ну, здравствуй Юра. Опять мне изменял вчера? Да и назюзюкался! Рожа-то вон опухла, как у хорька, – с напускной суровостью вторила ему мать.

– В редакцию приходят письма, где вы жалуетесь на холода и просите исполнять как можно больше песен о лете.

– Ты мне зубы-то не заговаривай. Отвечай, с кем шлялся вчера.

Обычно эти разговоры Антошку ужасно смешили, но сегодня каждая прожитая минута давалась ей с невероятным трудом. Слепо уставившись в экран, глазами повёрнутыми внутрь она видела Артура, читающего в электричке учебник физики, спешащего по перрону к метро, спускающегося вниз по эскалатору...

Прежде чем убежать на кухню щи варить на следующую неделю, мать в приказном порядке поставила Антошку к доске гладить ещё на прошлой неделе выстиранное бельё, и вопреки традиции та не возмутилась, потому что сегодня ей было не до споров. Ей очень важно было скрыть от матери всё, что с ней вчера приключилось, при мысли, что та может обидно пошутить или назвать Артура "яврейчиком", её в жар кидало. Он казался ей самым прекрасным человеком на свете, и она клялась себе, что и сама станет умнее, красивей, начитанней.

День тянулся невыносимо долго. Вечером опять сидели перед телевизором, говорили мало, думали каждая о своём, только перед сном мать вдруг спросила: "Ты чой-то весь день такая квёлая. Не заболела?". Антошка отрицательно мотнула головой, но покорно отсидела десять минут с градусником под мышкой.

Проснувшись в понедельник, вчерашней тяжести она не ощутила, будто с каждой прожитой минутой с плеч её спадал груз ожидания. Позавтракав, она оделась потеплее и из дому выбежала пораньше с мыслью: "Кто эти автобусы разберёт? Вдруг у них в депо: получка, техосмотр или какая-нибудь внеочередная прививка от свинки?". Но волновалась она напрасно: автобус пришёл, как по заказу, так что у кинотеатра она очутилась аж за целый час до назначенного срока.