Лариса Райт - Плач льва

Просто дружеская вечеринка, просто кто-то из знакомых привел с собой приятеля. Приятель этот владел то ли фармацевтической компанией, то ли сетью аптек. Это не имело значения. Важным было, чтобы чем-то владел. Без заводов и пароходов в этот круг не принимали. Сегодняшний обладатель «лекарственного» бизнеса когда-то, в общем, не так уж и давно, заканчивал медицинский. Он-то и обратил внимание на странную замкнутость ребенка и деликатно намекнул хозяйке дома, что мальчика следовало бы показать специалистам. Женщина, привыкшая обычно пропускать мимо ушей советы «доброжелателей», в данном случае решила все же не рисковать. Но не хотелось ей рисковать не здоровьем малыша, а всего лишь собственным спокойствием и благополучием. Она не собиралась вовремя и как можно раньше поставить диагноз, чтобы помочь, спасти, вылечить, она только хотела узнать, не поспешила ли она с выбором, сделанным в детском доме. Мучиться в долгом ожидании не пришлось, мнения лучших психиатров, приглашенных к ребенку, сошлись окончательно и бесповоротно. Аутизм — таков был их вердикт — конечно, неутешительный, но не убийственный, в отличие от приговора, моментально вынесенного той, что столько времени притворялась матерью этого мальчика. Притворялась, потому что матерью так и не стала.

— Такой наследник нам не нужен, — сказала она и стала готовить документы, необходимые для официального отказа от ребенка.

Можно ли осуждать? Нужно ли? Правильно ли называть жестокостью и дикостью? Наверное. Но если бы люди интересовались статистикой, то узнали бы, что зафиксированное количество случаев отказов от усыновления говорит только об одном: никакой редкости, ничего вопиющего, скорее норма — вот что это такое. Люди относятся к брошенным детям как к вещам. Выбор ребенка напоминает копание в корзинах в «секонд-хэндах»: порылся, вытащил, примерил, не понравилось — бросил обратно, и никаких угрызений совести. Да, общество лучше и чище, да, общество не приемлет и презирает, но общество знает лишь о тех случаях, которые становятся достоянием гласности из-за международного резонанса, или из-за журналистского интереса, или еще по каким-то причинам, по которым подобная информация неожиданно доводится до сведения благородных граждан. А о скольких случаях мы не знаем и не узнаем никогда, сколько детей на свете, искалеченных и преданных не только настоящими родителями, но и приемными! А государство кричит о деградации общества, будто не догадываясь, что деградация эта происходит не от жестокости, а от нелюбви. От нелюбви человека к человеку. Выражение «человек человеку — волк» становится правдой жизни, а не присказкой матерых уголовников. Детей не любят и обижают, делают из них озлобленных волчат. А из волчат, как известно, кролики не вырастают. Но кто об этом думает, заботясь исключительно о себе?

О себе заботилась и богатая дама, желающая избавить и себя, и зарабатывающего несметные богатства мужа от проблем, связанных с нездоровьем ребенка. Она была женщиной обстоятельной: освобождая шкаф от ненужных вещей, часто заканчивала дело сменой самого шкафа. Поэтому, удаляя из дома ребенка, она не преминула уничтожить все следы пребывания в нем этого мальчика. Экспериментировать дальше ей не хотелось: «Кто их знает теперь, этих детдомовских, дадут снова какого-нибудь косого, хромого, немого, потом опять писаниной заниматься — отказы писать!» Муж вроде тоже попритих. Грустил, конечно, одобрения ее решению не высказывал, но и не протестовал. Да и на сторону смотреть отучился, а если опять ему какая вожжа под хвост случится, так и на эту вожжу она управу найдет. Не вышло с ребенком — заведет песика: и мороки меньше, и с головой у собак проблемы, наверное, реже случаются.

В общем, мальчик должен был вскоре покинуть «отчий» дом, а вместе с ним предстояло исчезнуть и буквально только что законченной детской. Для очередной переделки снова пригласили Юлю, которой не постеснялись преподнести все случившееся в качестве досадного недоразумения. Клиентка возбужденно жестикулировала и, нисколько не смущаясь, не понижая голоса, возмущенно вопрошала, показывая на сидящего, как обычно, на ковре ребенка:

— Ну, как такое может быть? Мы же приличные люди. Как можно нам — тако-о-ое, — рука направлялась на мальчика обличающим сразу во всех грехах перстом, и Юле казалось, что малыш под этим сверлящим его издалека пальцем делался еще меньше, тише и незаметнее, — тако-о-ое подсовывать? Ну разве это наследник?! Смех один, а не наследник.