Лариса Райт - Плач льва

«Маме?» — только и смогла удивленно подумать Юля. Возраст клиентки приближался к пятидесяти, и, хотя возможности современной медицины практически безграничны, Юля никогда не взяла бы на себя смелость предположить, что эта холеная, весьма дородная и, безусловно, самовлюбленная дама могла быть биологической матерью малыша.

Как выяснилось позже в доверительном разговоре, она ею и не была. Собрав вокруг ребенка нескольких нянечек, высказав им недовольство по поводу его неопрятного вида и странного, дикого поведения, женщина пригласила Юлю в кабинет, где и поведала историю появления в доме Ники. Усыновленный мальчик являлся орудием для удержания мужа, всегда мечтавшего о сыне и так его и не дождавшегося. Муж был богат, интересен и вполне способен к деторождению, а вокруг — слишком много барышень, готовых польститься на все эти прекрасные качества. Появление в его жизни одной особенно ретивой молодой особы не осталось незамеченным, и в ход незамедлительно было пущено оружие, призванное лишить соперницу самого главного и веского аргумента в виде возможной беременности. Расчет оказался верным: блудный муж загорелся идеей усыновления и осуществил ее благодаря своим связям и деньгам достаточно быстро. В доме появился наследник, а в душе женщины вновь воцарился покой. А зачем ей было беспокоиться: вечером муж теперь исправно возвращался в лоно семьи, чтобы до бесконечности строить пластмассовые башни, а днем за двухлетним строителем неотступно следили нянечки, гувернантки и воспитатели. Так о чем переживать новоиспеченной мамаше? Разве что о подобающей комнате для сына, что она и делала, засыпая Юлю предложениями, начиная с кровати в форме «феррари» и заканчивая светильниками-светлячками, виденными ею когда-то лет десять назад в одном из модных домов Милана. «Точно не помню в каком, но помню, что они были очень дорогие и чрезвычайно шикарные. В общем, как раз то, что нужно». Юля записала все пожелания, а когда покидала дом и снова проходила через гостиную, не удержалась, остановилась возле ребенка и задумчиво произнесла, покачав головой:

— Как ты здесь оказался? Совсем не дорогой и отнюдь не шикарный.

Мальчик ничего не ответил. Он уже оставил кубики и просто раскачивался из стороны в сторону, словно аккомпанируя какому-то только одному ему известному музыкальному произведению. Он только поднял на Юлю глаза, которые ни на секунду не сфокусировались, лишь дотронулись, полоснули бессмысленным взглядом и побежали дальше, но и за это молниеносное мгновение показалось девушке, что сумела она разглядеть в них такое же непонимание и неприятие всего происходящего с ним.

С этой минуты Юле постоянно представлялось, будто между ними установилась невидимая, одной ей известная связь, и догадкам своим вскоре начала она получать некоторые подтверждения. Ребенок продолжал вести себя спокойно при ее появлении в доме, никогда не бежал навстречу и не делал попытки поздороваться, что на самом деле не удивляло: говорить он не умел, ходил достаточно неуверенно, эмоции привык скрывать, что свойственно большинству маленьких воспитанников детских домов. Юля все ждала, когда же жизнь в новой обстановке изменит его, но ничего не происходило. Ребенок был тих и незаметен, играл со своими кубиками или солдатиками и ни на что, казалось, не обращал внимания. Но один раз он подал Юле игрушечную пушку, и она поставила ее туда, куда он показал; в другой случайно дотронулся до ее ноги, когда она проходила мимо, и тут же испугался, скривился, зашелся в неслышном крике, едва она остановилась. Девушка протянула руку и погладила малыша по голове, а он не отпрянул, не отдернулся, как, бывало, отшатывался от матери, а, наоборот, вдруг успокоился и приблизился.

Юле доставляло удовольствие задерживаться возле ребенка и наблюдать за ним, иногда она пыталась принять участие в игре, но не настаивала, видя, что ее действия, нарушающие привычную и понятную мальчику расстановку игрушек, вызывают у него неподдельное беспокойство. Он был довольно странный, этот малыш: слишком недоверчивый, слишком настороженный, слишком тихий и избегающий общения, но Юля, как и все в том особняке, объясняла эти особенности жизнью в детском доме. В конце концов, никогда до этого не видела она воспитанников подобных учреждений, и откуда ей было знать, что дети там самые разные, и встречаются среди них и сколько угодно улыбчивые, и общительные, и наивные. И на самом деле практически каждый из них, еще не вышедший из детского возраста, станет искать в любой встреченной женщине маму, пытливо заглядывать в глаза и надеяться, надеяться, надеяться: а вдруг? И уж, конечно, в том случае, если мама нашлась, ни один из этих детей не станет избегать общения с ней. Однако обитателей дома скорее радовало, чем настораживало такое поведение малыша: что может быть лучше, чем тихий, не капризный и не доставляющий хлопот ребенок? Лучше может быть только ребенок здоровый, а то, что Ники таким не оказался, выяснилось совершенно неожиданно, когда у домашних еще не возникало и тени подозрения о том, что его поведение может быть вызвано какими-то глобальными изменениями в функциях головного мозга.