Владимир Андреев - Имя для парохода

Внешне Юрий почти не изменился. Стал только немного суше и жилистее. Друзья опасались, что он заматереет, наберется тюремных привычек — а он и внутренне остался прежним, будто и не сидел. Разве что во время разговора стал глядеть на людей в упор — открыто, но без вызова; пристально, но осторожно. И еще у него появилось обыкновение хохотать по каждому поводу, не меняя выражения глаз, будто оба они были вставные. О тюрьме рассказывал охотно и с подробностями, особенно о том, как «прописывают» в камере новичков и насилуют «опущенных». Слушатели содрогались, морщили носы, но требовали рассказывать дальше. Юрий неторопливо продолжал: демонстрировал образцы блатной речи; объяснял, какая наколка что означает; учил заваривать чифир.

Нателла решила дать ему испытательный срок. Юрий жил у родителей, а к ней приходил в гости: пил чай на кухне, обсуждал с ней прочитанные книги, клеил с Антоном какие-то игрушки. Когда в моду вошла йога, записался вместе с Нателлой на курсы…

В тот год, когда надпись «Слава КПСС!» на крыше райисполкома погасла окончательно, они вместе похоронили Гертруду. Перед тем помянули, присев на скамейку и поделив на двоих маленькую. Дали пригубить и Антону. Закусили бутербродами с луком и селедкой. Юрий взял в руки урну, пошутил: «Вот удостоился — тещу несу!» Нателла с Антоном молча пошли рядом. Лишь один раз закричали на Юрия, когда тот споткнулся и уронил прах тещи в осеннюю грязь.

…Откуда у него была эта черта: все себе портить, когда жизнь, казалось бы, окончательно наладилась, — Нателла так и не поняла. Ей казалось, что всякий раз, начиная что-то новое, он будто пытался родиться заново, начисто стерев из памяти все, что было прежде, — и до смерти напивался. Придет в себя, улыбается виновато: «Зарекалась ворона г…. клевать». Она думала, что услышит это в конце концов и тем ранним летом, когда он вдруг надолго пропал, а затем обнаружился в реанимации. Только на этот раз вернуть его не смогли.

Одним ухом Нателла слушала малопонятные объяснения врача, другим — торопливое, полуразборчивое бормотание дяди Ромы, разметавшегося на больничной койке.

— Практически те же симптомы, что были у вашей мамы: бледность лица, потливость…

— Сволочь я, сволочь…

— Расстройство мышечного тонуса по типу децеребрационной ригидности…

— Пришел бы сюда, навестил — и пронесло бы… а я ведь крест на ней поставил, сука…

— Глазодвигательные расстройства… Выраженный страбизм…

— Бог не фраер, все видит…

— Короче говоря, тот же диагноз: геморрагический инсульт. Судя по всему…

— Да погодите… Нателла… мне сказать надо…

— В общем, зайдите потом ко мне, а пока посидите, успокойте его, а то он все встать, видите, порывается…

Когда врач вышел, она села на табуретку рядом с койкой, взяла отчима за руку. Дядя Рома сделал глубокий вдох, будто затянулся папиросой, — чуть помедлив, выдохнул:

— Похорони меня рядом с ней…

Она молча кивнула.

Сашка был последней любовью Нателлы, перед тем как кончилась одна ее жизнь и началась другая. Бывший моряк торгового флота, он работал теперь водителем у какого-то начальника, и в его распоряжении была роскошная черная «Волга». По будням Сашка возил начальника, по выходным катал Нателлу и ее друзей. Особенно запомнилась ей бешеная езда белой июньской ночью по пустым, еще не высохшим от недавно прошедшего дождя улицам. Пассажиров было восемь человек — утрамбованных железными дверями в единое целое. Стрелка спидометра зашкаливала за сто километров в час; ветер, бивший сквозь открытые окна машины в счастливо зажмуренные лица, пах мокрым асфальтом и сиренью. В четыре утра вывалились на берег Невы смотреть, как проходит под железнодорожным мостом караван.

Сашка хохотал как сумасшедший, приплясывая на месте; нагибался, подбирал камни, высоко подпрыгивал, будто хотел взлететь, — и бросал камни в баржи, хрипло выкрикивая притворные проклятия… Баржи в ответ гудели.

Мазутом Сашка был пропитан насквозь. Нателла гоняла его в душ по нескольку раз на дню, заставляла оттирать руки пемзой, щеткой, мочалкой, — ничего не помогало. Впрочем, запах этот ее не очень-то и волновал, наоборот, Сашку без него она и представить себе не могла: черная копна волос, густые брови домиком, татарские усы — и этот букет: мазут, масло, бензин — что там еще? Но одно дело — она, а другое — друзья…

Те и не думали насмехаться над Сашкой. А он, глядя на Нателлу, боялся дышать, и дня не было, чтобы он не принес ей какой-нибудь подарок.