Владимир Андреев: Имя для парохода

К тому времени как родился Антон, Юрий уже полгода трудился в фотоателье, запечатлевая клиентов на фоне пышных букетов, изящных драпировок или городских достопримечательностей. Поскольку копировальные машины были тогда редкостью, подрабатывал тем, что переснимал на заказ то документы, то студенческие конспекты, то дефицитные книги. К нему набивались в приятели, часто наливали, а то и расплачивались дорогим коньяком. Коньяк он нес домой.

Квартира Юрия и Нателлы стала подобием клуба, где почти каждый вечер собирались школьные и дворовые друзья. Приносили с собой еду: кто курицу, кто пельмени — готовили, нарезали зелень, разливали сухое болгарское вино. Включали магнитофон или пели песни под гитару, говорили то о книгах, то о политике, танцевали.

Одним из самых больших потрясений в жизни Нателлы были рыдания матери, когда умер Брежнев и по телевизору показывали его похороны.

— Мама, ты же сама кричала, что все коммунисты — подлецы, а Брежнев из них первый! — недоумевала Нателла.

Гертруда проглатывала комок в горле, и на миг ее взгляд становился свирепо-неподвижным, затем подбородок вновь начинал мелко дрожать:

— Двадцать лет с ним прожили… двадцать лет…

Будто и не было совсем недавно нового обыска в доме — и новых связок книг в коридоре; будто забыла, как Нателлу с грудным ребенком два дня продержали на Литейном, пытаясь добиться от нее признания в том, что мать самиздат продает, а деньги переправляет за границу… Посадить Гертруду тогда не удалось, но с режимным предприятием ей пришлось расстаться. Теперь же, забыв обо всем, она утирала глаза под звуки траурного марша…

Впрочем, о прежней работе она не слишком жалела: одной препоной к моменту отъезда было меньше. Кроме того, они с Нателлой теперь работали вместе, хотя и в разных отделах.

Два года спустя, в самую душную пору, Гертруда решила, что откладывать задуманное больше нельзя. Согласно разработанной легенде, в горисполкоме работал дядя Гертруды, отставной генерал. В обязанности мифического генерала входило распределение квартир, жильцы которых уезжали в Израиль. Тем, кто желал в обход очереди улучшить жилищные условия, достаточно было встретиться с племянницей генерала, то есть Гертрудой Ивановной, и пожертвовать некоторую сумму, необходимую для оплаты усилий ряда ответственных лиц. Пожертвовано было немало: клиентами Гертруды Ивановны были люди состоятельные. Она же с годами не только не утратила своего обаяния, но приобрела также немалый дар убеждения.

— Здравствуйте, уважаемая Гертруда Ивановна. Уж и не чаял встретить вас в этой жизни… Вы, надо полагать, с головой в трудах праведных… Пришлось разыскивать вас, что называется, по своим каналам. Так и где же обещанный ордер?

— Вы, я не пойму, иронизируете или как, Сергей Сергеевич? Ордер ваш у меня только сегодня был в руках. Хорошо, догадалась внимательно проверить! Уж вас-то я помню как родного — смотрю, а фамилия вписана с ошибкой. Дяде сказала — он рассвирепел даже. Руки, говорит, вырву этой шмакодявке, уволю к чертовой матери!!!

— Погодите-погодите, а теперь-то что?

— Ну что… Ордер-то испорчен. Как ни крути, а к серьезным людям снова придется обращаться. Нужно доплатить.

— Что, столько же?!

— Нет, слава богу, только половину.

Муж с дочерью узнали о деяниях Гертруды от следователя. Придя домой, Нателла набросилась на мать:

— Зачем ты все это затеяла?! Ведь можно было продать катер, на дорогу хватило бы, а там вы с дядей Ромой уж как-нибудь устроились бы: земли в Австралии много, климат благодатный, за скотом ухаживать не надо — сам плодится… А главное — ты ведь врала им!

Мать побагровела:

— Я за этот катер здоровьем заплатила, а они чем — за свои особняки и «Волги»? Их сынки с любовницами с курортов не вылезают, икру жрут, а ты у меня где была, что видела? Да перестань ты — Батуми… Сами вруны, подлецы и воры — и поделом им! Они ведь были уверены, что покупают первое место в очереди. Чужое место! Того, кто, может быть, ютится в коммунальной конуре, где даже ванной нет, как у нас на Белевском. Да что ты мне все талдычишь: закон, закон?.. Законы эти же твари и придумывают. По справедливости надо жить, а не по закону. Закон от человека, справедливость — от Бога!

— Мама, ты сама-то себе веришь? О какой справедливости ты говоришь?

— Справедливость — это когда каждому по делам его, а не когда всем поровну!

Когда Гертруде пришло время отвечать за дела свои перед презираемым ею законом, вся площадь перед зданием суда была заполнена новенькими дорогими автомобилями и сам судья, слушая показания потерпевших, не мог сдержать восхищения: