В окна не проникает ни малейшего дуновения ветра. Это безветренная ночь, как почти все ночи. Наверное, Земля перестала вращаться, думает Болтун, и не может быть, чтобы в этот момент на севере Норвегии или Финляндии кто-то зажигал камин или умирал от холода.
Болтун еще сильнее зажмуривает глаза. Смотрит на кровать, не глядя на нее, как будто он вышел из телесной оболочки и смотрит откуда-то сверху.
Вот они оба, потные и голые под москитной сеткой. И хотя можно с большой долей уверенности сказать, что люди никогда не осознают до конца, что участвуют в чем-то важном, Немой Болтун убежден в эту знойную декабрьскую ночь, что чудеса — это совсем не то, что большинство людей понимает под чудесами.
Она слушала, как падает дождь, и ее завораживал этот стук по черепичной крыше.
В те годы Валерия еще не уехала с Кубы и не испытывала, естественно, «мучительной тоски по родине». Ей нравился дождь, как потом ей будет нравиться снег. Хотя и по разным причинам.
Начать с того, что дождь громко барабанил по крыше, в то время как снегопады ее будущего всегда будут бесшумными. Валерия слушала, как падает дождь, и думала о разных вещах, как обычно думают обычные люди, без всякого порядка и связи. Она думала, например, следующее: «Яфет никогда не спал в моей кровати, и раз он никогда не спал в моей кровати, значит, я знаю, что такое любовь. Мое определение любви тогда звучало бы так: Яфет никогда не спал в моей кровати».
Очень скоро, даже раньше, чем она может вообразить, Валерия узнает также, что такое желание. Узнает, что значит, когда мужчина касается ее и стучится в ее тело, как в какую-то очень важную дверь. И что значит открыть эту дверь. Не чтобы ее открыла Валерия, податливо и покорно, нет-нет, в этом как раз не было бы ничего особенного, а чтобы ее открыл он, дерзко, уверенно, властно. Потому что одним из важнейших признаков желания является, пожалуй, то, что объект желания чувствует себя именно желанным и осознает себя достойным восхищения и влечения.
Она это узнает. И очень скоро. Что значит, когда мужчина проникает в ее тело, как будто переступает порог двери, уверенный в том, что не будет отвергнут.
У него никогда недоставало терпения, чтобы читать Блаженного Августина или кого-то еще из Отцов Церкви. Познания Мино о Пахрампе происходили из жизни. У него была собственная теория относительно пути, ведущего к Богу, и особенно относительно того, как этот путь найти. Он, например, считал, что Бог никогда не проявляется раз и навсегда и что Богу скорее свойственно проявлять себя понемногу и в самых разнообразных вещах и людях, иногда даже в самых незначительных. Маленькими проявлениями и легкомысленными проблесками Бог готовил истинное и великое богоявление. В этом состоял опыт Мино.
Поэтому нужно рассказать о том, что произошло одной апрельской ночью 1905 года.
Белармино Терезе де Хесусу, Мино, было тринадцать лет, на четыре больше, чем его брату Хосе де Лурдесу. Старый дон Паскуаль Годинес построил черепичный заводик в Эль-Посито, на берегу реки Кибу. Дело постепенно шло в гору и у них уже было два или три наемных работника. То, что много лет спустя превратится в поселок городского типа с парками, кинотеатрами, мануфактурами, полицейскими участками и большим военным госпиталем, тогда было всего лишь деревушкой в несколько дворов. На тот момент единственным промышленным предприятием на всю округу был заводик Годинесов. Вокруг же были лишь поля, пастбища, скотные дворы и редкие дома.
Неподалеку от заводика жила женщина по имени Манила, которую все знали как Полицейскую вдову. Она жила одна с тремя маленькими детьми: две девочки и мальчик. Ее мужа, хама и бездельника, бывшего когда-то полицейским, нашли с десятком ножевых ранений и со вспоротым животом рядом с его гнедым жеребцом (тоже с выпущенными кишками) в полях, простиравшихся от самого моря до жокейского клуба «Oriental Park» [95] «Восточный заповедник» (англ.).
, на обсаженной диким лавром дороге, которая позже превратится в улицу 100. С этого момента Манила стала Полицейской вдовой, опекаемой соседями. Ее мужество, с которым она одна без мужчины и без единой жалобы возделывала целое поле помидоров и салата, чтобы потом продавать их на пустыре (позже он превратится в площадь Марианао), содержала дом и растила троих детей, вызывало всеобщее восхищение.
Это была высокая, крепкая, красивая странной, почти мужской красотой женщина. Можно было представить себе, что, прежде чем приступить к ее созданию, отлили бронзовую статую, которая вышла настолько лучше любой женщины из крови и плоти, что так ее и оставили в бронзе. Ей было под сорок. Дочь бискайца и камагуэянки, она родилась, по ее словам, в Гуаймаро, но не знала, когда точно, хотя предполагала, что где-то в 1865 году.
Читать дальше