Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

Как всякий человек (или персонаж), который считает, что переживает трагедию, герои этой истории полагали, что их трагедия трагична в высшей степени. Исключительно трагична. Как всякий человек или персонаж, переживающий трагедию, они были уверены, что ничто не может сравниться с исчезновением Яфета и приходом циклона, который делал их утрату еще более драматичной. И они чувствовали, что мир, это огромное вместилище материков, обстоятельств, скорби и океанов, называемое миром, уменьшился до размеров дома и пляжа. И уже много лет обитатели дома не получали никаких свидетельств, подтверждающих тог факт, что Детройт существует или что существуют другие города в Мичигане или в любом другом месте, где солнце восходит в своем обычном уверенном блеске.

Все указывало на то, что циклон сотрет в порошок весь мир, то есть Гавану. Но конечно же это совсем не соответствовало действительности. Циклон еще не добрался до острова. Строго говоря, он только-только начинал проявлять себя. В последнем прогнозе в пять часов утра (меньше часа назад) девушка из службы погоды сообщила, что «Кэтрин» еще прольет очень много воды и нагонит ветров, прежде чем достигнуть кубинской территории. Девушка из службы погоды даже уточнила, что только сейчас циклон входит в Карибский бассейн, обогнув с востока Большой Кайман. Каймановы острова находятся в двухстах сорока километрах к югу от Большого острова, Кубы, так что, как бы медленно ни решила продвигаться Кэтрин (она и так двигалась лениво, что было свидетельством ее разрушительных замыслов), ее приход был неизбежен, вопрос времени.

И если то, что происходило там, снаружи, на пляже или в мире, не было еще частью живого, собранного и жестокого организма, каким является циклон, а всего лишь его предвосхищало, что же ждет их совсем скоро?

Ливень неистово барабанил по благородной древесине. К непрекращавшемуся оглушительному шуму дождя и ветра прибавился еще и новый грохот, словно деревья, или камни, или тела, влекомые ураганом, разбиваются о скалы, о берег, о деревянные стены дома. Иногда казалось, что пол качается, что дом наклоняется или, освободившись от сцепления со своими девятнадцатью опорами, движется к морю. Иногда создавалось впечатление, что он уже в воде и плывет по течению. Через щели в оконных и дверных петлях, через швы между уставшими сражаться досками потихоньку просачивался подгоняемый ураганным ветром дождь.

Циклон или его увертюра давали знать о себе и внутри дома. Появлялось все больше лужиц с грязной водой, от которой чернели половые доски. Обитателям дома казалось, что они ступают по заболоченному зловонному морскому берегу, который наступает на них с востока и движется к западу. Им не оставалось даже возможности открыть окно и попытаться увидеть начало катастрофы. Там, снаружи, не было ничего. Не было пляжа. Его не было уже несколько дней.

Мамина потихоньку вылила кипящую воду для кофе в фильтр из шерстяной ткани, кофейный аромат и пар окутали ее, и она на краткий миг почувствовала себя счастливой. В этот миг, хоть он и повторялся ежедневно, каждое утро перед рассветом, она всегда чувствовала себя счастливой. А в тот день это мгновение счастья, как бы коротко оно ни было, имело огромное и даже символическое значение. Мамина знала, что каждое утро, а сегодня особенно, аромат кофе прогонял на несколько минут запах разрушения.

За свои больше чем девяносто лет она убедилась, что лучший способ выдержать и постараться преодолеть наказания и проклятия — противопоставить им что-то привычное, каждодневный ритуал. Ничто так не отпугивало несчастья, как притвориться, что ничего не происходит. Безразличие являло собой лучший способ сбить с толку катастрофу.

Скоро будет шесть. Поэтому, следуя незыблемым правилам, рассвет, с тех пор как существует этот мир, следовало встречать процеживанием кофе. В горе или без него, а «без него», Мамина знала это как никто, ничего не обходилось. Нужно было вскипятить в металлическом кувшине воду, добавить несколько, не много, ложек сахара, три-четыре полные ложки кофе и процедить все это через фильтр из шерстяной ткани. А затем сесть и наслаждаться кофе, попивая его из хикары — маленькой выдолбленной тыквы.

Мамина всегда пила кофе из хикары, с далеких времен, когда она жила на кофейной плантации, времен своей юности, которые представлялись ей сном, странным рассказом из чужой жизни. Почти несладкий кофе из хикары. И не торопясь. Как можно медленней. Пропал любимый мальчик, близится ураган со всеми признаками настоящего бедствия — с тем большим спокойствием нужно разжечь угли и еще медленнее цедить и пить кофе. И еще большее хладнокровие требовалось, чтобы поджарить черствый хлеб на старой сковороде. Нельзя было оставлять горю лазейку. Пусть злая судьба не думает, что их самих и их привычки можно разрушить с легкостью.