Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

В этом умении сесть или лечь, сложить или опустить руки, ждать была своя мудрость. Позволить миру меняться самому по себе. Человек избавлялся от многих опасностей, если ему удавалось при этом не пошевелить даже пальцем. Правда, это тоже могло быть рискованно. Появлялись другие опасности, такие как опасность умереть от скуки, или умереть от отвращения, или умереть от неподвижности. И все же скука, отвращение и неподвижность были значительно менее опасны, чем гильотина. И пока мир менялся сам по себе, можно было неспешно завтракать, или петь болеро, или лениво танцевать дансон, или, еще лучше, спать. Спать посреди всеобщего забытья и несчастий. Придет и на нашу улицу праздник. И потом, давно известно, что любой, даже самый неистовый ливень проходит, уступая место солнцу. Так было всегда, даже в древнейшие времена Ноя, который благоразумно ничего не стал делать, а лишь следовал указаниям. Построй ковчег, было сказано ему, и он построил. Укройся в нем, был приказ, и он укрылся. И в этом ковчеге, в этой большой лодке, в этом огромном «Мейфлауэре», он заперся со своей женой, своими детьми и теми тварями, которые поместились. И стал ждать. А что ему было делать? Или, может быть, у него была какая-то другая идея, отличная от Божьей? И он на свой страх и риск осуществил свой собственный план? Ослушался? Ни в коем случае. Он замыслил какой-то план? Ни в коем случае. Он спрятался — единственное, что он мог сделать. И почувствовал, как воды прибывают, а затем убывают, как на смену ливням и ураганным ветрам приходит мертвый штиль. Самое большее неповиновение, которое он выказал, была периодическая отправка гонцов. И гонцы не возвращались. Либо становились жертвами Ноева самоуправства, либо пользовались моментом, чтобы улизнуть из ужасного ковчега, где они теснились как сельди в бочке, и остаться на воле проживать жизнь, что только и возможно делать с жизнью. Наконец все успокоилось, и полетел голубь. Голубь был послушный и вернулся. У голубя были крылья, и для него свобода была простым делом. С крыльями все всегда оказывается проще. И когда он вернулся, говорят, что в клюве он принес масличный лист. Или ничего не принес. Просто Ной знал, что власти можно противопоставить только ожидание. И если власть абсолютная, то и ожидание должно быть абсолютным. В конце концов, наверное, подумал он, все плохое когда-нибудь кончается. И эта истина явилась для Ноя более чем достаточной. Его мудрости, благоразумия и рассудительности достаточно было, чтобы жить, а если не жить, то пережить плохие времена, хоть пережить не значит жить больше, а, наоборот, жить не в полную силу. Но и этого довольно было в те времена. И в эти. И в любые времена. Тем более в этих обделенных краях, запуганных ураганами, огромным количеством ураганов самой разной природы и нрава. Решение? Ковчег. То есть логово, убежище, с животными или без. И ждать. Кому пришло в голову сказать, что смерть не страшна, если жизнь прожита правильно? [146] Известный афоризм Хосе Марти.

— Смерть — это смерть, — изрекла Мамина таким тоном, словно это было самое обычное слово. И подумала: «Единственный способ прожить жизнь правильно — это быть как можно дальше от смерти». — И всю эту поэзию, хорошую или плохую, — продолжала она, — нужно выбросить из головы. На одной поэзии далеко не уедешь. Даю руку на отсечение, что поэзией не прокормишься, уж это я знаю не понаслышке. — И, помолчав, она спросила немного устало: — Хочешь еще кофе?

Он в своей комнате, в своей кровати, он не может уснуть.

Не может привыкнуть к окончательному отсутствию Яфета.

Болтун мог спать, когда Яфета не было в комнате, но он был где-то. Плавал в море, оставлял следы на грязном песке пляжа: мокрые следы на темно-сером песке. В такие моменты Яфета не было , но он был . Иными словами, в такие моменты его отсутствие было другой формой его присутствия. Теперь все не так. Слишком очевидно, что его нет и уже не будет. В доме ощущается эта окончательная пустота.

В этом же убеждает ливень и шквальный, оглушающий ветер. Воды и ветра столько, что, кажется, близится конец света.

Болтун встает. Ему нечего делать в кровати, если он не может уснуть. Он мог бы представить себе Яфета, если бы захотел. И для этого нет ничего лучше, чем помочиться, как он, вызывающе, опершись на подоконник, на крышу галереи. Не важно, что сейчас опасно открывать окно. И ему совсем несложно снять перекладину засова, чтобы окно само распахнулось. Ветер такой сильный, что можно даже увидеть его порывы красновато-серого цвета.