Энтони Капелла - Брачный офицер

— Все делится на женское и мужское, и все съедобно. Только надо знать, что и как готовить.

— У нас в Англии говорят: каков соус для гусыни, таков и для гуся.

— Глупость какая! У гусыни вкус нежный, потому ее готовить надо в мягком соусе с белым вином, можно добавить еще таррагон или орегано. А мясо гуся сильно отдает дичью. Надо добавлять то, что сгущает вкус: скажем, красное вино или грибы. То же и с gallina, курицей, и pollastrello, петушком. — Тут она искоса взглянула на Джеймса: — Если англичане готовят pollastrello и gallina одним манером, с ними все ясно.

— Что вам ясно? — с любопытством спросил Джеймс.

Но Ливия так была занята стряпней, что лишь сделала большие глаза, как бы давая понять: о чем уж тут говорить!

Потом он смотрел, как она, взяв один из нежных бархатистых цветков, быстро обмакнула его в плошку с взбитой смесью. Подержала слегка над нею, чтобы лишняя жидкость стекла, и переложила в большую кастрюлю с шипящим оливковым маслом. Чуть посолила, затем подхватила один цветок и откусила капельку с критическим видом. Видимо, вкус был ею одобрен, потому что Ливия кивнула и протянула цветок Джеймсу:

— Попробуйте! Ну же, они вкусней, когда прямо с огня!

Он удержал ее за запястье. Взбитая смесь превратилась в прозрачную корочку, хрустящую и ломкую, как слоеное пирожное. Цветок внутри стал мягче, отозвавшись во рту бесплотным, растворившимся без остатка нежным ароматом.

Ливия наблюдала за Джеймсом, ожидая его реакции, но мысли его были поглощены только одним: он держит ее за руку, и так близко ее прекрасные губы, все, как и у него, в крапинках душистого масла. Он слизнул языком крапинки с губ, впитав их вкус и представив, что такой же будет вкус и ее губ, если он сейчас ее поцелует.

— Непостижимо, — выдохнул он, с неохотой отпуская ее руку. — Совершенно необыкновенный вкус.

Приятным, теплым неаполитанским утром Ливия и Джеймс брели вместе с рынка, нагруженные провизией. Джеймс вытянул вперед в одной руке громадный, размером в грейпфрут, и алый, как неаполитанский закат, помидор.

— Еще разок!

— То-майто.

— Тома-ато! — поправил он. — Ну, а это, — сунув руку в сумку, он вынул баклажан, — будет «оо-бер-джин».

Ливия насупилась:

— Эрик говорит, что это «ээйгплент». [45] Eggplant — на американском английском — «баклажан», дословно: «растение в виде яйца». Звучание воспроизводится близко к американскому. Кстати: «помидор» американцы произносят «томейтоу».

— Но это же чушь! Как это может быть? Разве melanzana [46] Баклажан (ит.). похожа на яйцо?

Подумав, Ливия повторила:

— Оо-бер-джин.

— Ну вот! — сказал Джеймс с явным удовлетворением.

Один-ноль в пользу Британии.

Однажды они оказались у лотка, которого Джеймс прежде не видал. Он был заставлен крошечными клетками, и в каждой клетке сидело по птичке. Пение дроздов, соловьев и малиновок заполняло все вокруг, и на миг Джеймс снова оказался в Англии, среди знакомой рассветной весенней многоголосицы.

— Не понимаю… Это для тех, кто держит дома птиц? — спросил он у Ливии.

— Держит дома? — рассмеялась Ливия. — Нет. Это для пирогов.

Джеймс скривился:

— Вы и птиц едите?

— Конечно. Здесь все едят все. Хотя я лично, ни за что бы не стала есть соловья. Песня слаще, чем мясо, да и не только в том дело. Эй, что вы делаете?!

Не удержавшись, Джеймс выгреб пачку лир из кармана, сунул в руку продавцу и распахнул дверцы клеток. Над головой захлопали крылья, птички, вырвавшись на свободу, разлетелись. Продавец послал в адрес безумца обличительную тираду, даже Ливия явно опешила.

— Капитан Гоаль, вы еще чуднее, чем кажетесь, — проговорила она.

— На здоровье. Пирогов и так вполне достаточно, а малиновок осталось не так уж много.

Она повела плечами.

— О'кей!

Джеймс остановился.

— Как вы сказали?

— Я сказала «о'кей». А что?

— Ничего.

Весь день он тщательно к ней прислушивался, подмечая, как часто она произносит это «о'кей». По правде говоря, ее «о'кей» звучало странновато, получалось «оо-кайя», с ударением на втором слоге ее трехсложного восклицания. Вдобавок она употребляла его в несколько раздраженно. Если, например, чья-то просьба отвлекала ее от дел, Ливия, сердито тряхнув головой, выкрикивала:

— Оо-кайя! Оо-кайя! Щаас!

Американская зараза распространялась едва заметно, но всякий раз, когда Джеймс с ней сталкивался, его пронзало острое жало ревности.

— Понимаешь, — признавался он Слону, — я ее люблю.