Дженет Уинтерсон - Пьеса для трех голосов и сводни. Искусство и ложь

Мы, правоверные католики, даже не вздрогнем от небольшого хирургического вмешательства. Однажды мы уже сделали такую ошибку. В 1936-м, когда католическое руководство вступило в сговор с нацистами, Гитлеру не нравилась идея Концентрационных Лагерей. Он ратовал за принудительную стерилизацию «носителей наследственных болезней». Однако его советник, кардинал Фаульхабер, не согласился. «С точки зрения Церкви, герр Канцлер, Государству вовсе не запрещается из соображений безопасности и нравственности изолировать этот сброд от общества. Но вместо физического увечья следовало бы испробовать иные меры защиты. И мера такая имеется: интернирование людей с наследственными болезнями». (Посмертные произведения кардинала Фаульхабера.)

Правоверные католики. Ортодоксальные иудеи. Как-то раз я слышал: бывший верховный раввин приводил доводы за генетическую чистку гомосексуалистов. Он утверждал, что это гуманнее тюремного заключения.

С тюремным заключением гомосексуалистов проблема состоит в том, что всех не пересажаешь. Гомосексуальность выявить труднее, чем еврейство. Куда легче вмешаться, когда зарождающийся пидар – еще в утробе. Виновата мать. Носитель – она. Под белыми простынями дурной науки в обнимку лежат гомофобия и мизогиния. Это ли не прогресс?

Я ничего не сказал о лесбиянках. Я ничего о них не знаю. Думаю, лесбиянки – как и все остальные женщины – немало удивятся, увидев себя в новой номенклатуре Американской психиатрической ассоциации. Им дано определение «Умственно Больные» – разумеется, в предменструальный период. Вы ведь не против безобидной соседки, что выращивает лекарственные травы, не против ее перегонного куба для отваров, черного кота и рыжих волос – и не против того, что она тихо живет со своей подругой, правда? А что скажете, если я сообщу вам, что она – умственно больная лесбиянка? А если я добавлю, что смогу ее вылечить, разве вы не сочтете меня хорошим человеком?

Не мысли так узко, Гендель, со всей твоей мрачной наукой и медицинской одержимостью. Люди живут дольше, наши дети не горбатятся на рудниках, мы сознаем свою ответственность перед всем миром, даже когда ее предпочитают игнорировать наши правительства. Женщины еще не равны, однако они менее неравны, чем прежде. Мы не называем чернокожих «ниггерами». Мы – развитая цивилизация. У нас демократия. Красота, правда?

Еще какая. Золотой Век Греции, Афины Перикла. Древние греки были долгожителями. Сами рабами не были, хотя их империя держалась на рабском труде других – примерно так же Запад эксплуатирует Третий Мир. Женщины пользовались значительной свободой, хотя и не такой, как мужчины. Там, где это не грозило интересам их империи, греки не были ксенофобами. Они тоже были развитой цивилизацией. Их демократия превосходила нашу; она была не представительной, а прямой. Им мы обязаны поэзией, философией, логикой, математикой, образцовым правительством и скульптурой. Правда, микроволновки придумали не они.

Быть может, неплохо, что в большинстве школ сейчас не изучают греческого. Если бы самые ярые компьютерные модернисты знали язык и мысль древних греков, они лишились бы иллюзий так же, как и я. Прогресс – не летучий компаратив, горячо любимый нашими друзьями-рекламщиками; нам нужен контекст, нужна перспектива. В чем мы лучше? По сравнению с кем лучше? Проанализируйте следующее утверждение: «Большинству людей стало лучше». Финансово? Социально? Образовательно? Медицински? Духовно?

Я не дерзну спросить, счастливы ли вы.

Вы счастливы?

Много лет назад я влюбился. Влюблялся я единственный раз, хотя влюблен бывал неоднократно.

Я приехал домой на каникулы и привез с собой однокурсницу – молодую женщину, моего друга. Я всегда гордился своим умением дружить с женщинами. Обет целомудрия избавляет меня от обычных в таких случаях сложностей. Или следовало бы сказать «искушений»?

Самоуверенная молодая женщина. Матери она не понравилась. Моя подруга была рациональна, я – излишне впечатлителен. Она вела себя с достоинством, я был нелюдим. Все еще оставался мальчиком из церковного хора, пылко распевающим песни мертвых.

Стоял туманный декабрь. Каждый день мы открывали заднюю дверь и выходили из ясного кухонного тепла в морозную сауну. В клубах пара друг друга окликали голоса, по дороге громыхали грузовики. Мы ничего не видели; внизу туман был гуще, и наши головы служили нам ориентирами. Мы шутили, что проснулись в Девятом круге Дантова Ада, в замерзшем озере Коцит, куда по горло в лед швыряют предателей. Кого я предал в то Рождество? Ее? Себя? Нас обоих. Коцит. Река скорби.