Стивен Кинг - Ярость

Пуля раздробила пластмассовый наборный диск, осколки пластмассы разлетелись в разные стороны (вот откуда маленькие дырочки), но ни один не коснулся моей плоти. Сталь за диском остановила пулю, превратив ее в цветок с тремя лепестками. Замок изогнулся, как от высокой температуры. Полукруглая дужка стала овальной. Тыльная сторона прогнулась, но пробить толщу замка пуле не удалось. [22] Где-то года через полтора я впервые увидел по телевизору рекламный ролик, в котором парень с винтовкой целится в замок, висящий на доске. Даже смотрит на замок в телескопический прицел. Потом нажимает на спусковой крючок. И вы видите, как замок подпрыгивает, гнется, плавится. И после выстрела замок в этом ролике выглядел точно так же, как выглядел Титус, когда я достал его из нагрудного кармана. Они показывали происходящее с замком сначала в обычной, потом в замедленной записи, но мне хватило первого раза. Я наклонился вперед, раздвинул ноги и блеванул. Меня отвели в палату. А на следующий день мой психоаналитик заглянул в карту и сказал: «Как я понимаю, вчера тебе стало хуже, Чарли. Хочешь поговорить об этом?» Но говорить я не хотел. И не говорил. До сих пор. — Примеч. авт.

Щелкнул аппарат внутренней связи.

— Чарли?

— Одну минуту, Том. Не торопи меня.

— Чарли, тебе нужен…

— Заткнись.

Я расстегнул пуговицы, распахнул рубашку.

— А-а-а-а-х! — вновь вздохнул класс.

Титус впечатался в кожу фиолетовым пятном, образовав лунку, достаточно глубокую, чтобы в ней накапливалась вода. Не хотелось мне смотреть на эту лунку, как не хотелось смотреть на старого пьяницу с вечной соплей под носом, на которого я частенько наталкивался в центре города. Возникало желание блевануть. Я запахнул рубашку.

— Том, эти мерзавцы пытались меня застрелить.

— Они не хотели…

— Только не рассказывай мне, чего они не хотели! — заорал я. И от ноток безумства в голосе мне стало еще хуже. — А теперь выметайся вместе со своей костлявой задницей из кабинета и скажи этому педриле Филбрику, что он едва не устроил здесь кровавую баню. Понял?

— Чарли… — Не голос — крик истерзанной души.

— Заткнись, Том. Ты меня утомил. Командую парадом я. Не ты, не Филбрик, не начальник департамента образования, не Господь Бог. Ты это понял?

— Чарли, позволь объяснить.

— ТЫ ЭТО ПОНЯЛ?

— Да, но…

— Вот и отлично. Хоть с этим разобрались. Так что выметайся отсюда и передай ему мои слова. Скажи, что в течение следующего часа я не хочу, чтобы он или кто-то еще шевельнул хоть пальцем. Никто не должен заходить в школу и говорить со мной по этому гребаному интеркому. И чтобы оставили попытки пристрелить меня. А в полдень я хочу снова поговорить с Филбриком. Ты в состоянии все это запомнить, Том?

— Да, Чарли. Хорошо, Чарли. — В голосе слышалось облегчение. — Они просто просили передать тебе, что ничего такого не планировали, Чарли. Чья-то винтовка случайно выстрелила и…

— И еще, Том. Очень важное.

— Что, Чарли?

— Тебе надо знать, что этот Филбрик здорово тебя подставил. Дал лопату и велел идти за телегой и собирать дерьмо. Я дал тебе шанс поставить его на место, но ты им не воспользовался. Проснись, Том. Прикинь, что к чему.

— Чарли, ты должен понимать, что загоняешь нас в угол.

— Убирайся, Том.

Он выключил связь. Мы все наблюдали, как он выходит из парадной двери, шагает к патрульным автомобилям. Филбрик вышел навстречу, положил руку ему на плечо. Денвер сердито стряхнул руку. Многие заулыбались. А вот мне было не до улыбок. Хотелось домой, в постель, где происходящее могло сойти за сон.

— Сандра. Вроде бы ты рассказывала нам о твоем affaire de coeur [23] Сердечный роман (фр.). с Тедом.

Тед одарил меня мрачным взглядом.

— Ты не обязана ничего говорить, Сандра. Он хочет, чтобы мы выглядели такими же грязными, как и он. Он болен, зараза так и прет из него. Держись от него подальше, чтобы ее не подцепить.

Она улыбнулась. Она просто расцветала, когда улыбалась, как ребенок. А на меня навалилась черная тоска. Не знаю, о чем я сожалел, то ли о ней, то ли о придуманном мною образе невинности (белые трусики и все такое), то ли о чем-то еще, что мне никак не удавалось выразить словами. Как бы то ни было, внезапно меня охватил стыд.

— Но я хочу рассказать, — ответила она. — Всегда хотела.

Одиннадцать часов. Суета на лужайке улеглась. Теперь я сидел спиной к окнам. Я полагал, что Филбрик даст мне этот час. Не мог он решиться на второй выстрел. Чувствовал я себя получше, боль в груди поутихла. Только голова была какая-то странная, словно мозги работали без смазки и начали перегреваться, как двигатель в пустыне. Иногда даже хотелось убедить себя в том, что это я держу их в классе, подавив своей волей. Теперь, разумеется, я знаю, сколь далеко сие от истины. Заложник в тот день у меня был только один, и звали его Тед Джонс.