Бернард Маламуд - Идиоты первыми

Однажды в ясное декабрьское утро, прекрасно выспавшись впервые за многие недели, Фидельман поклялся себе, что только взглянет еще раз на Навичеллу и сразу уедет во Флоренцию. Около полудня он пошел к базилике святого Петра и, глядя на мозаику, старался вспомнить по рисунку Джотто, какой она была до многих реставраций. Неверным почерком он кое-что записал для памяти и вышел из церкви. Когда он спускался по широкой лестнице, у него вдруг остановилось сердце — неужто перед ним опять старая фреска, уж не вкрался ли еще один апостол в переполненную лодку внизу: на ступеньках — ессо! [55] Вот он! ( итал. ) — перед ним стоял Зускинд! В берете и длинной зеленой солдатской шинели, из-под которой выглядывали его петушиные ноги в черных чулках, — значит, под шинелью на нем по-прежнему были короткие брючки! — Зускинд продавал всем желающим черные и белые четки. В одной руке он держал длинные нити бус, на ладони другой блестели под зимним солнцем позолоченные образки. И хотя одежда на нем была другая, Зускинд, надо сказать, ничуть не изменился — не прибавилось ни веса в теле, ни крепости в мышцах, а по лицу, хоть и постаревшему, нельзя было, как и прежде, угадать возраст.

Взглянув на него, Фидельман вспомнил все и скрипнул зубами. Он хотел было спрятаться и понаблюдать за вором исподтишка. Но терпения не хватило — слишком долго он его искал. Сдерживая волнение, он подошел к Зускинду слева, но тот деловито обернулся вправо, пытаясь навязать четки какой-то женщине в глубоком трауре.

— А вот четки, бусы — молитесь по освященным четкам.

— Привет, Зускинд, — сказал Фидельман, спускаясь по лестнице дрожащими шагами, но притворяясь стоиком и философом, который обрел мир и покой. — Ищешь вас, ищешь, а вы, оказывается, здесь. Wie gehts? [56] Как поживаете? ( идиш. )

Веки у Зускинда дрогнули, но, по всей видимости, он даже не удивился. Он взглянул на Фидельмана с таким выражением, будто понятия не имеет, кто его окликнул, и даже о существовании Фидельмана позабыл, а потом вдруг припомнил: да, да, какой-то иностранец, встретился с ним давным-давно, улыбнулся ему — и забыл.

— А вы все еще здесь? — с явной иронией спросил Зускинд.

— Здесь. — Голос Фидельмана неожиданно дрогнул, и он смутился.

— Рим вас держит, что?

— Да, Рим, — забормотал Фидельман, — тут воздух… — И он сделал глубокий вдох, потом с силой выдохнул.

Но, видя, что Зускинд почти не слушает и глаза у него бегают в поисках покупателей, Фидельман набрался храбрости и сказал:

— Кстати, Зускинд, не видели ли вы случайно — да, наверно, видели, — портфель, помните, я его нес, когда мы с вами встретились в сентябре?

— Портфель? Какой еще портфель? — сказал Зускинд рассеянно, следя за выходящими из собора.

— Портфель свиной кожи. А в нем… — тут у Фидельмана прервался голос, — в нем глава моего исследования о Джотто. Вы о нем, наверно, знаете — художник Треченто [57] Четырнадцатый век ( итал. ). .

— А кто не знает за Джотто?

— Может, вы случайно помните — не видали ли вы портфель, то есть не… не… — Он остановился, стараясь подыскать слова, которые не звучали бы обвинением.

— Извините, я занят! — Зускинд рванулся вверх по лестнице через две ступеньки. Он подскочил к какому-то человеку, тот от него шарахнулся: нет, не надо, четки у него есть.

Фидельман побежал за Зускиндом.

— За находку — награда, — забормотал он ему на ухо, — пятнадцать тысяч лир за рукопись, кто ее найдет, пусть оставит себе портфель — новый, кожаный. Это его дело, никаких вопросов не будет. Пойдет?

Зускинд увидел туристку с фотокамерой и путеводителем.

— Четки, святые четки!

Он протянул ей обе руки, но туристка была лютеранкой и оказалась тут случайно.

— День плохой, — пожаловался Зускинд, когда они оба спускались со ступеней, — хотя, конечно, может, и товар не тот. Этим тут все торгуют. Были бы у меня большие статуэтки — керамика, святая дева, они тут пошли бы как горячие пирожки. Чудное дело! Только бы кто-нибудь вложил в это деньги.

— Вот заработаете награду, — хитро зашептал Фидельман, — и накупите себе святых дев сколько угодно!

Зускинд и виду не подал — слышит он или нет. Увидев целое семейство — девять душ, — выходившее из главного портала, он метнулся наверх, крикнув через плечо «аддио!». Но Фидельман не ответил. Нет, так ты от меня не уйдешь, крыса несчастная! Выйдя на площадь, он спрятался за высоким фонтаном. Но ветер нес ему в лицо водяные брызги, пришлось отойти за массивную колонну и оттуда выглядывать торговца четками.