Вильям Козлов - Когда боги глухи

Попков, пользуясь тем, что куда-то исчез Бобриков, склонился к уху пышноволосой невозмутимой девушки. Круглое лоснящееся лицо его приняло слащавое выражение.

— Бобриков и К0 укатили в город, велели тебе кланяться, — сказал Вике Николай.

— А ты что же не уехал?

— А что, мне тоже следовало уехать? — небрежно произнес Николай. — Я как-то об этом не подумал. — И снова поддел ногой консервную банку. Она с грохотом откатилась к самой воде.

— Ужасный человек! — повернулась к нему Вика. — Тебя невозможно разозлить. Ты хотя бы раз с кем-нибудь всерьез поругался?

— Я на это отвечу тебе словами Гегеля, — улыбнулся Николай. — «Кто хочет достигнуть великого, тот должен, как говорит Гете, уметь ограничивать себя. Кто же, напротив, хочет всего, тот на самом деле ничего не хочет и ничего не достигнет».

— Есть на свете что-либо такое, чего ты не знаешь? — спросила Вика.

— Человек далеко не совершенен, но стремиться к совершенству необходимо, иначе цивилизация остановится на месте. И вместо всемирного прогресса начнется регресс.

— Тоже Гегель? — хихикнула Вика.

— Я не так уж часто цитирую великих людей, — сказал Николай — Они тоже немало глупостей нагородили, и повторять их — значит публично признать собственное невежество.

Выкатив ногой банку на ровное место, он поддал ее коском ботинка. Сидевшая на валуне чайка вскрикнула и сорвалась с места.

— Я не хочу рассуждать о высоких материях, — воскликнула девушка. — Посмотрите вокруг: солнце, небо, облака и море… Мне, наверное, нужно было жить на природе. Вадим, когда поселишься в деревне на берегу озера, пригласишь меня в гости?..

— Красивые слова, — подзадорил ее Ушков. — Ты знаешь, что такое деревня? Это труд с утра до вечера: колхозное поле, свой приусадебный участок, скотина, сенокос, уборка картофеля, жатва, заготовка дров. Да разве все перечислишь, чем круглый год занимается сельский житель! Кстати, деревенские женщины рано старятся. Молодежь рвется в города, солдаты из армии не возвращаются в села, потому что им там скучно…

— Ты невозможный человек, Ушков! И перестань ты эту дурацкую банку ногой поддавать! — бросила на него сердитый взгляд Вика. — С тобой даже помечтать нельзя… Ты никогда писателем не станешь: у тебя нет воображения.

— Я — критик, — улыбнулся Николай и поддал банку.

— Я люблю деревню, — ввернул Вадим. — Но всегда там жить, наверное, не смог бы.

— Гении рождаются в деревне, а умирать приезжают в город, — заметил Николай. — Я убежден, что рано или поздно русский человек потянется к земле. Деревня никогда не умрет. Сейчас там стариков и старух больше, чем молодых, но люди все равно вернутся к земле. Она позовет.

— Тебя еще не позвала? — подначил Вадим.

— Дело не в личностях, — сказал Николай. — Я говорю об общественных явлениях. Если все люди из деревни кинутся в город, то будет нарушено равновесие, а природа… — он бросил насмешливый взгляд на девушку, — которую ты так любишь, не потерпит этого.

Вадим улыбнулся и торжественно продекламировал:

Прочие твари, пригнувшись к земле, только землю и видят,

Лик человека ж вознесся, и небо стал созерцать он,

Гордо подняв свои взоры к далеким небесным светилам…

— Мальчики, какие вы вумные! — покачала «конским хвостом» Вика. — Подумать только: Овидия наизусть читают! — Она весело посмотрела на них, взмахнула руками, как крыльями, и крикнула: — Мне скучно с вами, чертовы интеллектуалы! — Повернулась и легко побежала по песчаному берегу вперед. Юбка приподнялась на бегу, одна босоножка соскочила с ноги, она небрежно сбросила и вторую, которая откатилась к самой воде. Облитая солнцем девушка стремительно удалялась от них. Вороны отлетали в сторону, уступая ей путь, чайки, сидя на валунах, поворачивали точеные головы ей вслед.

— Бежит, как спринтер, — сказал Вадим и вдруг, по-мальчишески гикнув, помчался за ней.

Какое-то время Николай шагал вслед за ними, гоня перед собой смятую банку; он поднял босоножки, стряхнул с них золотистый песок, в последний раз поддал зазвеневшую банку. Жмурясь, взглянул на блестящую синь залива и, размахивая белыми босоножками, что есть духу припустил за ними. Недовольные вороны, снова собравшиеся у кромки пляжа, брызнули серыми снарядами в разные стороны. Ветер взрябил воду, хлестнул песчинками по округлым бокам опрокинутых лодок, весело зашумел в сосновых ветвях.

Семен Яковлевич Супронович вернулся в Андреевку с женой и младшим сыном Никитой в разгар сенокоса. Похоронив зимой отца, он всерьез стал задумываться: не вернуться ли в родной дом, где осталась одна-одинешенька мать? Варвара Андреевна уже давно ему толковала об этом. Дети Миша и Оля давно стали взрослыми, обзавелись семьями. Миша работал в Комсомольске-на-Амуре бригадиром каменщиков, а Оля, выйдя замуж за комсомольского работника, через год переехала в Хабаровск. Ее муж пошел на повышение — его назначили заведующим организационным отделом крайкома ВЛКСМ. Оля заканчивала в Хабаровске пединститут. Младшему, Никите, было одиннадцать лет. Решили, что среднюю школу он закончит в Андреевке.