Вильям Козлов: Когда боги глухи

— Это уж точно, — вздохнула девушка.

— Это тебе бабка Александра напела про лешака? — снисходительно улыбнулся Иван. — Ты больше слушай ее, она еще не то наплетет!

Александров ростом выше Андрея, побеленные снегом волосы кудрявились на лбу, поверх темного лыжного костюма надета меховая безрукавка. Взгляд дерзкий, самоуверенный. Он то и дело небрежно сплевывал через плечо. Лариса — в брюках и толстом сером свитере, на голове — белая вязаная шапочка с красным помпоном.

— Я раз заблудился за Утиным озером, — стал рассказывать Иван, — так пришлось ночевать у лесника. Он тоже про нечистую силу толковал, мол, дед-лесовик такие штуки выкидывает с людьми. И главное, сто раз был в тех местах, а тут будто и впрямь кто-то по кругу водит.

— Ты почему из дому ушел и печку оставил затопленной? — снова напустилась на Андрея девушка. — Мог дом сгореть.

— Не сгорел ведь?

— Ты, наверное, в отца своего пошел, — попеняла Лариса. — Мама рассказывала, он мальчишкой такое здесь вытворял…

— Я читал книжку твоего отца про войну, — вставил Иван. — Законная книжка! Про наши края. Даже Сову упомянул. Теперь вместо нее тут ворожит бабка Александра.

— «Законная книжка»! — передразнила Лариса. — Кто же так оценивает литературное произведение?

— Я! — ухмыльнулся Иван. — Тоже мне нашлась воспитательница!

— Ты печную трубу-то закрыла? — поинтересовался Андрей, почувствовав озноб.

Ему до смерти захотелось поскорее попасть в теплый протопленный дом. И чтобы там пахло сушеными грибами и луком, а на столе стоял чугунок с белой рассыпчатой картошкой… Он так отчетливо представил себе эту картину, что пришлось сглотнуть слюну. Есть зверски захотелось.

Стало совсем темно, лишь белели кругом сугробы да толстые стволы проступали перед ними. Залепленные снегом сосны и ели казались белыми шатрами без дверей и окон. Снежинки, касаясь лица, не сразу таяли. Подмораживало. Иван Александров шел первым, за ним — Андрей, шествие замыкала Лариса. Лыжи скрипели, палки с визгом вонзались в снег. Когда они вышли к железнодорожной насыпи, их ослепил яркий свет: со стороны Климова надвигалась на них смутная громада. Снежинки, сверкая алмазами, бешено плясали в широком, рассекающем мглу свете фары. Железный грохот колес слился с тягучим шумом висячего моста, через который проходил пассажирский. После ватной лесной тишины это было так неожиданно, что у Андрея заложило уши. Они молча стояли внизу и смотрели на проносящиеся мимо вагоны с квадратными освещенными окнами. Округлые, с выступами крыши вагонов были белыми. К одному из окон прилепилось круглое детское лицо. Казалось, замерший малыш пристально смотрел на них.

— Когда смотришь на пассажирский, самой хочется сесть в вагон и уехать куда-нибудь далеко-далеко! — задумчиво произнесла Лариса.

Андрей заметил, как Иван метнул на нее настороженный взгляд. Пассажирский остановился на станции — у него там стоянка три минуты. Андрей вспомнил, что у вокзальных дверей висит медный колокол. Хорошо, если бы он сейчас звонко ударил…

— А мне не хочется никуда из Андреевки уезжать, — помолчав, угрюмо уронил Александров и, снова бросив быстрый взгляд на девушку, прибавил: — К нам летом едут из городов… Где еще такие леса, озера?

— Тебе просто некуда ехать, — глядя в ту сторону, куда ушел пассажирский, заметила девушка.

— Ха! — насмешливо выдохнул Иван. — С аттестатом-то зрелости? Да я в любую сторону могу податься, если душа пожелает! Если меня что здесь и держит… — Он вдруг осекся и замолчал.

— И что же тебя туг держит? — поддразнила Лариса.

Иван лыжной палкой тыкал в ствол скособочившейся сосны — на снег просыпалась труха. Шапка его едва держалась на затылке. Глаза блестели, а тонкие губы крепко сжаты.

— И верно, что меня в этой глухой Андреевке удерживает? — вдруг широко улыбнулся он и посмотрел на девушку.

Лариса, не выдержав его взгляда, опустила глаза, потом снова вскинула их на Андрея:

— Тебе страшно было одному в лесу?

— Страшно? — удивился он. — Я не знаю, что это такое… Наверное, я никогда еще в жизни не испытал настоящего страха.

— Что же ты все таки чувствовал один в лесу? — настаивала девушка.

То, что он чувствовал один в лесу, передать другим было невозможно. Это восторженное ощущение свободы, крыльев за спиной, беспричинного счастья, слитности с этим белым лесом… А страх? Его не было. Перед их приходом были усталость, апатия, сонливость, а страха не было.