Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Вадим, скажи честно: ты ведь завидуешь тем, кто живет за границей? — миролюбиво заговорил Найденов. — Ты поездил по белу свету; и можешь сравнить, как люди живут у вас, в СССР, и за рубежом. Вы кичитесь своими успехами, якобы лучшей в мире социалистической системой, а в магазинах ничего отечественного не покупаете — давитесь в очередях за импортными товарами… Что на тебе надето русского? Куртка — западногерманская, полуботинки — финские, рубашка — чешская… Разве что исподнее, которое не видно. Разве можно сравнить зарубежный магнитофон или транзисторный приемник с отечественными? А телевизоры? Да что ни возьми, все у вас делают хуже. А ты хоть задумывался: почему такое положение? Нет конкуренции, на предприятиях работают неквалифицированные рабочие, директора заводов и фабрик не могут уволить пьяниц и бездельников. Как же, тут же вступится профсоюз! А ручонки по понедельникам у работничков трясутся — вот и лепят брак. Не зря же стараются покупать машины, холодильники, бытовую технику, собранную в середине месяца, потому что в конце все делается тяп-ляп, лишь бы план выполнить, иначе премии не будет…

— Я думал, ты убежал из СССР по идейным убеждениям, — как говорится, яблоко от яблони… А ты просто мещанин, обыватель, которого иностранные витрины с ума сводят. То-то и толкуешь все время про шмотки и транзисторы…

— Бытие определяет сознание, — ухмыльнулся Игорь Иванович. — Так ведь утверждал ваш великий идеолог Маркс?

— «Худая та птица, которая гнездо свое марает», — говорят у нас в народе, — сказал Вадим Федорович. — . И еще: «В какой народ придешь, таку и шапку наденешь».

— Я пословицы тоже знаю: «Любит и нищий свое хламовище», — усмехнулся Найденов. — Не самостоятельно ты мыслишь, а по шаблону.

— Прибереги свое красноречие для очередной антисоветской передачи, — сказал Казаков. — Вот уж они у вас все делаются по одному шаблону.

— Все-таки слушаешь? — рассмеялся Игорь Иванович.

— Пустой разговор, — вмещался Бруно. — Я тоже вспомнил русскую пословицу: «Каждый кулик свое болото хвалит». — Он повернулся к Казакову и холодно взглянул на него: — Боритесь на здоровье с недостатками, вы боретесь с ними, как и с пережитками прошлого, вот уже седьмой десяток лет, а толку что-то мало… Бушмен, который ходит в Африке голым, не променяет свой шалаш из пальмовых листьев на небоскреб в Нью-Йорке… Каждому свое.

— Я предпочитаю квартиру с кондиционером здесь, чем вонючую коммуналку в Москве, — вставил Найденов.

— Вы, Бруно, правильно сказали: каждому свое… — начал Вадим Федорович. — Так на воротах концлагерей было написано.

— Так сказано в Библии, — усмехнулся тот.

— Я ведь вам не навязываю свои убеждения, идеи, — продолжал Казаков. — Зачем же меня агитировать?

— Вы не нужны нам, Вадим Федорович, — рассмеялся Бруно. — У нас достаточно преданных людей, которые нам служат верой-правдой. И я вас не агитирую, а предупреждаю: не суйте носа в наши дела. Пишите повести-романы, но не лезьте туда, куда вход запрещен. — Бохов бросил выразительный взгляд на Найденова, коротко распорядился: — Отвези нашего милого гостя в гостиницу.

В номере его ждал расстроенный Курт Ваннефельд.

— Меня задержал на шоссе полицейский патруль, якобы за превышение скорости, и промариновали в участке два часа, — мрачно заявил он.

— Ничего нового и я не узнал, — вздохнул Вадим. — Разве что убедился в том, что Бруно и Найденов — одна компания.

— Они братья, — спокойно заметил Курт. — У них один отец — Карнаков Ростислав Евгеньевич, тот самый резидент фашистской разведки, о котором ты упоминал в своей статье, разоблачающей Супроновича.

— Что же ты мне раньше-то не сказал? — воскликнул Казаков.

— Я думал, ты знаешь об этом… Да, честно говоря, я и сам узнал недавно от знакомого чиновника из военного ведомства.

— Вот почему они против моей книжки!

— Они не простят и мне, что я вмешался, — сказал Курт. — И никто не напечатает в ФРГ мою статью о Бруно фон Бохове.

— Присылай к нам в АПН.

— И на другой же день меня вышвырнут из журналистики… У нас такие номера, Вадим, не проходят!

— Ну а мне-то можно использовать твои материалы?

— Как говорят у вас в России, на здоровье!..

Все записки, копии документов из чемодана исчезли. Уже в Ленинграде Вадим Федорович обнаружил, что фотопленки засвечены. Впрочем, он этого и ожидал, потому и принял кое-какие меры: по его просьбе Курт самые ценные документы переснял своим крошечным фотоаппаратом, а маленький ролик с пленкой Казаков предусмотрительно носил с собой в потайном кармане.