Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Твоя первая жена, Александра Волокова, переплюнула покойницу бабку Сову, — сказал Дерюгин. — Колдует, наговаривает, травами людей и скотину пользует. К ней со всей округи народ приходит.

Дмитрий Андреевич сдержался и спокойно ответил:

— Ладно, Сову заменила Волокова, а вот кто теперь вместо деда Тимаша?

— Свято место пусто не бывает, — засмеялся Казаков, отчего морщины на его худом лице стали резче. — У нас тут появились сразу два затейника — Борис Александров и Самсон Моргулевич… Как соберутся вместе у бани или магазина да начнут спорить, народ со смеху по земле катается.

— Борис-то — горький пьяница, от него жена ушла, а Моргулевич в рот не берет, — сказал Дерюгин. — Чего над ним-то потешаться?

— Он тут мнит себя наипервейшим грамотеем, — продолжал Федор Федорович. — Взялся давеча со мной спорить, что белые грибы растут до тех пор, пока не сгниют…

— Или пока ты их не найдешь, — ввернул Дерюгин.

— Я-то знаю, что белый гриб растет всего одну ночь, — заявил Казаков, не обратив внимания на реплику. — Сто раз проверил, и никто меня не переубедит, что это не так.

— Носатый Моргулевич кого хочешь переспорит, — заметил Григорий Елисеевич.

— Почему же белые грибы только одну ночь растут? — удивился Абросимов. — Есть ведь совсем маленькие, а попадаются и огромные. Я сам в газете читал: один гриб пять килограммов весил.

— И те и другие растут лишь одну ночь, — стоял на своем Казаков. — Говорят ведь в народе, что если ты посмотришь в лесу на белый гриб и не возьмешь его, то он больше не вырастает. Как утро наступает, так он и перестает расти.

— Ночью растут или днем — какая разница? — усмехнулся Григорий Елисеевич. — Лишь бы их побольше было.

— Не люблю, когда люди спорят, а сами в этом деле ни черта не смыслят! — громко заговорил Федор Федорович. — Моргулевич обещал мне какую-то статью принести… Да хоть сто статей показывай, а я буду утверждать, что белый гриб одну ночь растет! Говорю же, самолично сколько раз проверял!

— И охота тебе этим голову забивать? — усмехнулся Дерюгин. — Ночь растет или две — какая разница?

— Меня невежество людей раздражает. Один тут мне доказывал что клесты вылупляются из яйца с кривыми клювами, — разошелся Федор Федорович. — Чепуха! Это потом, когда они начнут шишки лущить, клювы у них искривляются. А вы знаете, почему у дятлов не бывает сотрясения мозга? А ведь как головенкой молотит по дереву!

— Теперь не остановишь… — усмехнулся Григорий Елисеевич. — Сел Федорович на своего конька! А по мне, пусть дятел сам о своей голове заботится. А грибы меня привлекают лишь на сковородке.

— Вы, кроме военных мемуаров, никаких книг не читаете, — подковырнул его Федор Федорович.

— В книжках, бывает, такое напишут…

— Схожу на кладбище, — поднялся с табуретки Дмитрий Андреевич. — Взгляну на могилы родителей.

— Кладбище сильно разрослось. Проводить тебя? — предложил Казаков.

— Я один, — сказал Абросимов.

Как-то раз у Федора Федоровича Казакова и Григория Елисеевича Дерюгина зашел разговор о бывшем директоре молокозавода Шмелеве.

— Иван-то Кузнецов прошляпил тогда… — сказал Федор Федорович. — Шмелев-то орудовал у него под самым носом.

— Кузнецова в то время не было в Андреевке, — вступился за чекиста Дерюгин. — Он служил в Ленинграде.

— Жил под боком враг, а мы и не знали…

И Григорий Елисеевич до мельчайших подробностей вспомнил встречу с Шмелевым-Карнаковым в Ярославле, где стояла его дивизия…

Это было летом 1942 года. Он возвращался с совещания у командующего армией…

— Притормози, — негромко сказал Григорий Елисеевич, увидев впереди знакомую фигуру.

Рослый человек в полотняном костюме с авоськой в руке неспешно шагал по тротуару. В густых волосах серебрилась седина, однако держался человек прямо, голова приподнята.

— Глазам не верю, Григорий Борисович! — окликнул его из машины Дерюгин. — Вот так встреча!

Человек не сразу остановился, будто не расслышал, шоферу пришлось еще немного проехать, чтобы поравняться с ним. Увидев полковника с орденскими планками на груди, человек остановился, с трудом выдавил на окаменевшем лице улыбку.

— Мой тезка? — проговорил он. — Григорий… Елисеевич? Здесь, в Ярославле? Рад вас видеть в добром здравии, очень рад!

Дерюгин вылез из машины, пожал руку старому знакомому. В Андреевке они не раз встречались, несколько раз даже играли у Супроновича в бильярд.

— Вижу вас и глазам не верю, — говорил Григорий Елисеевич. — Вот, значит, куда вас война забросила? Наверное, целым заводом тут заворачиваете?