Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Татаринова критики тоже вниманием не обходят, — заметил Вадим.

— Но в обойме-то знаменитых его нет?

— Подожди, ты ведь тоже написал книжку про именитого Славина? — вспомнил Вадим.

— За эту монографию меня и приняли в Союз писателей, — усмехнулся Ушков. — Кстати, ты подарил ему свою детскую повесть?

— Я с ним не знаком.

— И еще надеешься вступить в Союз писателей! — воскликнул Николай.

— Ты знаешь, мне уже что-то расхотелось, — хмуро уронил Вадим. — Как можно написать книгу о человеке, которого ты не уважаешь? Говоришь одно, а делаешь другое?

— Это политика, старина!

— Приспособленчество это, Коля, а не политика! От тебя такого я не ожидал.

— Я ведь тоже не сразу прозрел… — Николай ничуть не был смущен. — Путь к совершенству тернист и запутан…

— Пожалуйста, без демагогии!

— Славин — умный человек, у него большие связи, он знает, что нужно в данный момент, правда, писатель средний, но у него имя. Его, если можно так сказать, «сделали» друзья-приятели. А их у него тьма! Особенно в Москве. Он в редсоветах, комиссиях, член редколлегий журналов! Его все хвалят, прославляют. Недаром у него и фамилия — Славин. И нужно большое мужество, чтобы на него замахнуться! Так вот, старина, меня совесть замучила, что я славил Славина, и я решил написать книгу о Татаринове. Ведь Славин и наш Тимофей — враги.

— Ну прямо тайны мадридского двора! — покачал головой Вадим.

— Не минет сия чаша и тебя, — сказал Николай. — Правда, есть у нас в организации и такие, которые держатся подальше от всей этой мышиной возни, но таких мало. Им трудно печататься, о них совсем не пишут.

— Но они-то пишут, — заметил Вадим.

— Читатель раньше критиков разобрался, что к чему, — продолжал Ушков. — В потоке литературы безошибочно находит свежее, талантливое. И сколько ни подсовывай ему хваленых-захваленых, читатель выбирает настоящее, что волнует его, дает простор для размышлений. Кажется, еще Марк Твен сказал, что существует лишь единственный критик, чье мнение ценно для писателя, — это читатель.

— Ты меня обрадовал, что в этой огромной армии членов Союза писателей есть и настоящие литераторы… — вставил Казаков.

— Где ты сейчас живешь? — перевел Николай разговор на другое. Он знал о разрыве приятеля с женой.

— Есть в Ленинграде один замечательный человек, который ко мне хорошо относится уже тысячу лет, — ответил Вадим. — И зовут этого человека Василиса Прекрасная. Это просто замечательно, что такие люди существуют на белом свете. У тебя есть такой друг?

— А-а, это на Лиговке, — вспомнил Ушков. — Разве она еще не на пенсии?

— Циник ты, Коля, — с Грустью заметил Вадим. — Я толкую о душевной красоте…

— А разве есть такая? Я думал, это литературная метафора.

— Ты с Викой встречаешься? — вдруг спросил Вадим.

После того случая в Судаке они ни разу не затрагивали эту тему. Встретились через месяц как старые приятели. Ушков уже давно ушел из издательства, он работал старшим научным сотрудником в институте, защитил кандидатскую диссертацию.

— Я все тебя забываю спросить: чего ты тогда так неожиданно уехал из Судака? — помолчав, в свою очередь задал вопрос Ушков.

— Я просто подумал, что третий лишний.

— Ты же знал, что мы с Викой старые друзья.

— Ну а как бы ты представлял нашу жизнь втроем в Судаке?

— Что, ревность взыграла? — усмехнулся Николай. — Я думал, ты достаточно хорошо знаешь Вику.

— Выходит, мы с тобой пешки в ее руках?

— Она в шахматы не играет, — улыбнулся Николай.

— Я не люблю быть пешкой, — сказал Вадим.

— Она очень переживала, что ты тогда так уехал. Это было похоже на бегство.

— Так оно и было, — признался Вадим.

— Иногда приятно быть пешкой в руках королевы…

— Ты не ответил на мой вопрос: встречаешься с Викой?

— Иногда, когда она позвонит… Кстати, спрашивала про тебя. Твоя Ирина ей все рассказала — ну как ты ее застукал в мастерской с художником. Ты его даже на дуэль не вызвал?

— Если винить в изменах только мужчин, то нужно было у тебя, Коля, потребовать сатисфакцию.

— Ты же знаешь — я ни при чем.

— Тогда и он, этот художник, ни при чем. Ведь очень верно сказано: что толку убивать змею, если она уже ужалила.

— Все они стервы, — добродушно заметил Николай. — Но без них тоже скучно.

— А мы кто? — сбоку посмотрел на него Вадим. На русой бородке приятеля сверкали капли, коричневая замшевая шапочка с козырьком делала его бледное лицо продолговатым.