Вильям Козлов - Когда боги глухи

Вроде бы все было хорошо, но какая-то смутная тревога иногда грызла Игоря, особенно когда он оставался на вилле один. Он уже понимал, что в этом новом для него мире за все нужно сполна платить, а пока платили за него другие… И потом, безделье было непривычным для него состоянием: там, в СССР, он каждый день ходил на работу, а здесь, как говорится, сачка давит — бродит по участку, валяется на мягкой тахте со словарями и слушает музыку. Генрих привез и несколько кассет самоучителя немецкого языка. Сегодня пятница, вечером они наконец-то снова поедут с Генрихом в отель «Тюльпан»… Он вспомнил, какие широкие и гладкие бедра у бронзоволосой Луизы, она была нежна с ним в постели, но он-то знал, что не единственный клиент у нее. Может, сказать Генриху, чтобы подыскал другой отель? И чтобы была там — Игорь перевернул атласную страницу — вот такая яркая блондиночка с тонкой талией…

Братья вышли из холла, Игорь захлопнул журнал и бросил на жухлую траву. В Москве за такой веселенький журнальчик можно было бы получить от любителей тридцатник…

— … Мне верят, вон даже к тебе разрешают ездить! — громко говорил Гельмут. Он был возбужден, круглые щеки алели, синие глаза поблескивали.

— Раньше, в детстве, мы с тобой, Гельмут, куда лучше понимали друг друга, — с грустью произнес Бруно. В отличие от брата, он умел держать себя в руках.

— Раньше, раньше! Раньше — это наше проклятое прошлое! Я не хочу о нем вспоминать. Я летчик, а не трактирщик! Пусть сейчас не летаю, но уже один шум реактивных двигателей за окном наполняет меня радостью… Ты живешь в своем мире, я — в своем. Пусть так и будет!

— И все-таки позволь мне поговорить с Карлом?

— Не позволю! — еще больше побагровел Гельмут. — Мальчик решил стать филологом, он говорит по-русски лучше меня, мечтает пожить в СССР.

— Речь идет совсем не о том, о чем ты думаешь, — возразил Бруно.

— Оставь Карла в покое, — сказал Гельмут. — Я хотел, чтобы он стал летчиком, но он выбрал другой путь, свой собственный путь, Бруно! И нечего парня сбивать… как это по-русски? С панталыку!

— Я думал, у тебя с годами выветрилась коммунистическая пропаганда из головы.

— Я не хочу войны, не желаю, чтобы мой Карл надел военную форму… если успеет! — сердито сказал Гельмут.

— Неужели у тебя не осталось в душе и капли национального патриотизма? — насмешливо произнес Бруно. — Германия расчленена, и твои русские не дают нам возможности объединиться!

— Мы в этом сами виноваты, — уже спокойно возразил Гельмут. — Нечего было на весь мир рот разевать! Русские могли вообще нас уничтожить, а мы живем и только благодаря им уже более тридцати лет не воюем. И национальная моя гордость ничуть не страдает от того, что ты живешь в ФРГ, а я в ГДР… К черту нужно такое воссоединение, которое грозит новой войной. Об этом ведь толкуют ваши министры?

— Ты неисправим, — безнадежно махнул рукой Бруно и повернулся к Найденову: — Игорь, скажи брату, что русские совсем не такие мирные овечки, как он нам их тут изображает.

— Дураки бы они были, если бы сидели сложа руки! — ухмыльнулся Гельмут. — Потому и нет войны, что американцы боятся напасть на русских. Слава богу, у них есть чем ответить.

— Привет-то хоть передашь Карлу от меня? — сказал Бруно. — И маленькую посылку, там сигареты и несколько кассет для магнитофона.

— Сдался тебе мой Карл!

— Все-таки он мой единственный племянник, — заметил Бруно.

Он проводил брата до ворот, где Генрих уже ждал в машине. Игорь вопросительно посмотрел на Бруно: может, и он прокатится? Но Бруно промолчал. Гельмут сухо кивнул Игорю и направился к машине. Железные порота с чуть слышным мурлыканьем раздвинулись. С дерева слетел большой разлапистый лист и улегся на сверкающий капот «мерседеса».

— Привет Клаве и племянникам! — сказал Бруно.

— Вот что, Бруно, — высунувшись из машины, сказал Гельмут. — Я к тебе больше не буду ездить… И так на меня мои товарищи косятся. Да и Клаве это не нравится. А теперь еще Карл…

— Но мне-то можно к тебе изредка наведываться? — спросил Бруно. Лицо его как-то сразу постарело. — Ты да я, а больше ведь никого не осталось…

— А Игорь? — кивнул Гельмут на стоявшего неподалеку Найденова. — Кажется, с ним у тебя полное взаимопонимание.

— С Игорем — да…

— Не надо, Бруно, — сказал Гельмут. — Не приезжай. После наших встреч у меня голова идет кругом! Наверное, у нас две разные правды. Ты вот вспомнил про детство… Тогда и ты был другим. Я думал, что после поражения нацизм из тебя выветрился, как из многих бывших гитлеровцев, но этого не случилось… У меня нет ненависти к русским, и ты ее мне никогда не внушишь! Так что прощай… Бруно!