За простоватой внешностью Чибисова скрывался хладнокровный враг. Вместе с отцом он бежал после революции за границу, был в Турции, Париже, Лондоне и окончательно обосновался в фашистской Германии, где его скоро пригрел абвер.
Не промотай отец все захваченные с собой богатства, — он женился на молодой француженке, которая помогла ему быстро спустить состояние, — Чибисов Константин Петрович (настоящая его фамилия была Бешмелев Николай Никандрович), возможно, и не связался бы с военной разведкой, стал бы, как и отец, промышленником. У отца в царской России был завод по производству безменов и тяжелых весов. Отец с малолетства натаскивал сына в своем деле: поставил его к верстаку, потом посадил счетоводом в контору, а перед революцией наследник уже ходил в мастерах.
Начинать в чужой стране с нуля было трудно, пожалуй, даже невозможно: своих дельцов хватало. Да и французский язык не сразу дался. Куда уж ему, сынку мелкого заводчика, было соваться, — вон дворяне, белая косточка, работали таксистами и официантами в парижских ресторанах…
От отца он сохранил лишь лютую ненависть к Советской власти, пустившей их голыми по миру… Эта ненависть только укрепилась за два года, проведенные под чужим именем в Советской стране. В родной Торжок он и носа не показал, опасаясь, что кто-нибудь узнает его. Работал шофером, научился плотницкому делу. Главным же его занятием было собирать сведения о военных аэродромах, базах, складах, воинских подразделениях. Раз в месяц он встречался с Желудевым, которому и передавал собранные сведения. Желудев и приказал ему обосноваться в Андреевке и непосредственно поддерживать связь со Шмелевым. Раз в неделю Чибисов передавал за границу шифрованные радиограммы. А днем колесил на телеге по окрестным селам с молочными бидонами.
Жил Константин Петрович по-прежнему у бабки Совы. В субботние дни, когда в буфете общественной бани собирались любители пива, Чибисов присоединялся к шумной компании, сетовал на то, что его объегорили родственнички Топтыгины — ничего не оставили из наследства. А между тем прислушивался к разговорам рабочих с воинской базы и, как говорится, мотал на ус.
Как-то к Шмелеву заглянул председатель поселкового Совета и поинтересовался насчет Чибисова. Григорий Борисович уверил его, что возчик в рабочее время не пьет, с делом справляется и попросил прописать…
— Ладно, что больше не суется к Корниловым, — заметил Алексей Евдокимович. — Ребята хваткие — отметелят за милую душу.
— Я ведь его предупредил: чуть что — уволю, — сказал Шмелев.
И вот они сидели в маленькой конторке, два человека с чужими фамилиями, в чем-то сходной судьбой, а симпатии друг к другу не испытывали. Большие мастера прикидываться и притворяться перед другими — это стало их главной профессией, — они в своей неприязни были откровенны. Чибисов не мог простить Шмелеву, что такие, как он, допустили переворот в России, он знал, что тот служил в сыскной полиции, а Григорий Борисович внутренне презирал невзрачного низкорослого Чибисова, — он ничего не знал о его прошлом, считал, что этот плебей куплен за деньги и готов служить хоть сатане. Для него священная идея спасения России — пустой звук. Насмотрелся он на таких беспринципных и продажных людишек за время своей работы в полицейском управлении.
Шмелев ошибался: Чибисов служил фашистам не только за деньги, он не меньше его ненавидел Советскую власть и верил, что, когда пойдут в наступление гитлеровские полчища, эта власть не устоит, рухнет. Он видел в Германии боевую технику, бывал на военных заводах. Немцы обстоятельно готовились к войне. И солдаты рейха фанатично преданы своему фюреру.
— Константин Петрович, а вас тараканы не беспокоят? — вдруг вспомнил Шмелев.
— Тараканов не видел, а вот сверчок до чертиков надоел, — сказал Чибисов. — Как заведет свою волынку, хоть из дома беги.
Шмелев рассказал, как Сова «приворожила» к нему Александру Волокову. Он дал ей за это пятьдесят рублей и брусок масла, — может, еще когда бабка со своим колдовским искусством понадобится… Кстати, это по его просьбе она пустила на постой Чибисова.
— Вы мне подали мысль, — сказал Константин Петрович. — Попрошу Сову, чтобы она и мне пригожую невесту подобрала…
Шмелев взглянув на него, подумал, что это будет не так-то просто даже при бабкиных талантах — внешность у радиста уж больно неказистая: лицо широкое, нос картошкой, большие зубы выпирают вперед, а острые глазки прячутся в глубоких провалах глазниц. И возраст неопределенный — можно дать и тридцать, и все сорок.
Читать дальше