Вильям Козлов - Время любить

— У него борода синяя? — поинтересовался Казаков.

— Синяя? О чем ты? — непонимающе уставилась на него Ирина Тихоновна. На миг лицо ее стало растерянным. — Ты вечно шутишь! Если бы ты знал, как я ненавижу твои дурацкие шуточки!

— На роман это не потянет, даже на захудалую повесть, разве что на коротенький рассказ, — сказал Вадим Федорович, ругнув себя за то, что и сам коснулся своей профессиональной темы.

— С Андреем и Олей я уже переговорила: они остаются с тобой. В квартире я не нуждаюсь, у Федичева — прекрасная жилплощадь, у него и у меня — мастерские, так что твои квартирные интересы ничуть не пострадают… Впрочем, ты почти и не живешь в городе. О разводе я уже позаботилась: тебе нужно только подписать заявление. Надеюсь, ты не станешь чинить никаких препятствий?

— Я могу лишь поблагодарить тебя за активность и бурную деятельность, — помолчав, серьезно ответил он. — Не ты — я так бы до скончания века и жил между небом и землей.

— Это твое привычное состояние, — не удержалась и подковырнула Ирина Тихоновна. Она достала из сумочки сигареты в красивой красной коробке, цилиндрическую электронную зажигалку и закурила.

— Вроде бы ты раньше не курила? — удивился он, отводя руками дым от лица. Он сам не курил и не любил, когда рядом дымили другие.

Глаза Ирины Тихоновны вдруг повлажнели, нижняя губа мелко задрожала, но она справилась с собой и сквозь слезы ослепительно улыбнулась. Ее улыбку тоже показалась ему новой, незнакомой. Так натренированно улыбаются кинозвезды с экрана. Черт возьми; действительно, он помнил Ирину прежней, мягкой, уступчивой, скромной, а сейчас перед ним сидела решительная, напористая женщина, которая за свое бабье счастье готова глотку перегрызть! Когда все это пришло к ней? И от кого? Уж не от Федичева ли? Тогда они воистину достойная пара! Так круто повернуть свою судьбу может только человек с сильной волей. Помнится, когда он уезжал в Андреевку, Ирина заботливо сложила ему в сумку выглаженные рубашки, приготовила в дорогу еду, даже проводила до машины…

— Знаешь, что тебя ждет в будущем? — спокойно сказала она, выпуская голубой дым немного в сторону.

— Ко всему прочему ты еще стала и гадалкой? — усмехнулся он.

— Одиночество. Быть тебе до конца своей жизни одиноким бирюком, — безжалостно заявила она. — Тебе не нужна семья, дом, забота — ты все умеешь сам.

— Разве это плохо?

— Я ведь помню, каким ты был, когда мы познакомились у Вики Савицкой на даче: веселым, остроумным, компанейским… А потом твои романы, повести высосали тебя без остатка. Ты превратился в машину для написания книг. Я знаю, что твои книги нравятся людям, за ними гоняются, — наверное, тебе это льстит, — но ведь о тебе не пишут в газетах-журналах, у нас дома не было ни одного критика-литературоведа, кроме Ушкова… О тех, кто начинал вместе с тобой, уже книги написаны, лауреатами стали, а вокруг тебя заговор молчания. Ты почти не встречаешься с писателями, артистами, кинорежиссерами, а ведь многое решается при личном общении, за столом, в кругу друзей, а у тебя и друзей-то почти нет… Не делай такие глаза, есть у тебя один друг… замминистра! А что он сделал для тебя? Помог выпустить в Москве книгу в подарочном издании? Или несколько томов избранного? Как же, вы с ним на эту тему даже не разговариваете! Вы выше житейских благ, вас волнуют лишь проблемы мироздания… Ты, как волк в лесу, сидишь в своей Андреевке и пишешь, пишешь…

— Может, ты и права, — вздохнул он, удивляясь ее красноречию. Давно не слышал он от Ирины таких длинных речей.

— Права, дорогой, ой как права! Не умеешь ты жить. Ну и чего ты в конце концов добьешься? Умрешь, а потомки тебя прославят? Но другие-то, кто поумнее тебя, хотят красиво и богато жить сейчас, их мало волнует то, что будет потом…

— Потом для них ничего не будет, — прервал ее, задетый за живое, Вадим Федорович. — Всегда так было, есть и будет: одни живут сегодняшним днем, обжираются у своих кормушек, мнят себя классиками, а на поверку оказываются ничем, пустым местом. А другие сами себе творят памятник. И потомки будут как раз познавать нашу эпоху по их книгам, а не по конъюнктурным однодневкам раздутых мыльных пузырей!

— Нельзя быть таким гордым и самонадеянным, — вдруг сникла Ирина Тихоновна и тонкими пальцами с розовыми ногтями смяла длинный мундштук сигареты. — Все, Вадим, летит мимо тебя, а ты уже этого и не замечаешь…

— Я замечаю все, — резко сказал он. — Иначе грош цена была бы мне как писателю! Но я не хочу уподобляться телевизионным кликушам, никогда не унижусь до того, чтобы кому-то угождать, кланяться и ждать за это, как некрасовские крестьяне у парадного подъезда, милостей от барина…