Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

Довольно скоро в Третьяковке можно было помидоры выращивать – все агротехнические условия тому вполне благоприятствовали. В масштабах художественной галереи приключилось глобальное потепление. И это было ужасно.

Температура в залах на втором этаже постепенно достигла +37 С* (да и на первом было не шибко лучше). По углам заклубился липкий туман. Еще немного и краски потекли бы с бесценных полотен на зашевелившийся паркетный пол.

Однако вот что интересно. Специально сформированная комиссия, поверхностно проинспектировав экспозицию, пришла к весьма странному умозаключению: «Ничего страшного, подумаешь! Да, тепло. Ну и что? Пар костей не ломит. Работать вполне можно, оснований для временного закрытия Галереи нет». После чего, заботливо поддерживая друг друга под руки, комиссары плотной группой устремились на воздух, прочь из пекла.

Это необъяснимо и дико, тем не менее, это факт – запускали по 100 (сто) человек в час, перекрыли половину залов («иконы», например, закрыли в полном объеме), но работу Государственной Третьяковской Галереи не прекратили ни на минуту!

Причины такого неимоверного трудового порыва имели неожиданно пошлое, меркантильное происхождение. Дело в том, что нет посетителей – нет продажи билетов, нет продажи – нет и башлей. Мысль о возможной потере прибыли для администрации ГТГ была отчего-то невыносима. Как будто Галерея состояла на хозрасчете и самоокупаемости!

В результате по залам в полутьме (все электричество бросили на поддержание работоспособности остатков охладительной системы) бродили изнуренные духотой и жарой люди, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на знакомых с детства «Богатырях». Особо глазастые с удовлетворением свидетельствовали, что коняга под Ильей Муромцем действительно каурой масти, а картина про медведей в целом совпадает с фантиком одноименной конфеты.

Редкий безумец отваживался на полную экскурсию по Галерее. Если такие все-таки находились, то специально для них на всякий случай в переулке дежурила «скорая». Третьяковка в те незабываемые дни напоминала ад по Гете и царицынские бани одновременно. То тут, то там с глухим стуком опадали в обморок бабушки-смотрительницы.

Не хватало только, чтобы кто-нибудь нацарапал гвоздем на мраморе Главной лестницы «Умираю, но не сдаюсь! Запнулся на Кипренском. Родина, прощай!».

Я же был вынужден шляться по зонам в прекрасном костюме тонкой шерсти, и утешаться лишь фантазией о правом боковом в челюсть директору Галереи, окажись он случайно тут. Ну да… Директор был вовсе не дурак сидеть в этой душегубке, и как нарочно отбыл с докладом на конференцию музейных работников в город Барселону. А что такое «зоны» я поясню позже.

Но это было все потом, через год, который еще надо было прожить. А пока я, внутренне робея, семенил вприпрыжку за Кулагиным по каким-то коридорам и лесенкам. Он на ходу предупредил меня, что перво-наперво мне предстоит собеседование с неким ЧП, чья должность называлась довольно двусмысленно – «зам. Генерального директора по службе и без.». Из последовавшей краткой характеристики ЧП я уяснил, что он дядя немного со странностями, настоящий такой остолоп. Реальность, впрочем, перекрыла самые смелые предположения. ЧП, он же человек с музыкальным именем Упорный Эдуард Константинович был и в самом деле поразительно, нереально туп.

Внешне он был довольно зауряден. Ловко перекинутые через внушительную лысину пряди волос песочного цвета, мощная нижняя челюсть, тяжелый взгляд маленьких глазок, которому Эдуард Константинович тщетно пытался придать выражение мудрой прозорливости, серая рубашка в крупную синюю полоску – вот, пожалуй, и все его особые приметы.

Гораздо более интересной штукой представляется, так сказать, мировоззрение ЧП, его жизненное кредо и понятие (эктрасвоебразное!) об устройстве вещей. Но сейчас не будем отклоняться от курса. Мировоззрение ЧП преспокойно подождет с красочными описаниями.

Выяснилось, что одновременно со мной должности сотрудника Службы безопасности явился соискать еще один кекс. Некто Пурдяев Рома, человек с усами. Намечалась такая здоровая конкуренция за место в основном составе. Пока ЧП собеседовал месье Пурдяева, я с немалой пользой коротал время в дежурном помещении.

Дежурка – небольшая каморка о трех столах – жила своей жизнью, мало обращая на меня внимание. В противоположном углу комнаты вяло протекала дискуссия о роли коммунизма в истории России. Один из спорщиков был огромный молодец в мохнатом пиджаке букле. Другой – сухощавый и чернявый, в черной цыганской рубахе с позументами – постоянно прибавлял веса своим жидким аргументам междометием-восклицанием «ёптить!». Они никак не могли договориться.