Покой на небесах ищу,
Но нет покоя в небе звёздном.
И грянул гром, и я крещусь,
Но слишком поздно,
Слишком поздно.
На сердце, ощущая лёд,
Свои зализывая раны,
Я радовался: «Всё пройдет…»
Но слишком рано,
Слишком рано.
И у потушенной свечи
Мне стало страшно и тревожно.
Искал спасения в ночи…
Но слишком поздно,
Слишком поздно.
Начав свой новый день за здравие,
Я к вечеру свой миф разрушу,
Пустые приступы тщеславия
Смываются контрастным душем.
И дней шальные многоточия
Мне дарят новые ответы.
Растратив все запасы прочности,
Душа моя взывает к Свету.
Опять, блуждая от отчаянья,
Шепчу свои обиды ветру…
А мне до Храма расстояние —
Всего-то пара сотен метров.
Опять я полон боли и отчаянья,
Всё чаще в душу заползает страх:
Печатью чёрной на моих устах —
Молчание.
Почти на грани самовозгорания,
Над пропастью безумия стою…
Тебе бессонницею жертву воздаю,
Молчание.
Вонзает полночь в небо стрелы-молнии,
И ливнем барабанит в окна грусть…
О Господи, я, как греха, боюсь
Безмолвия!
Я люблю украинскую речь,
Но её не считаю родною,
Этот факт не даёт мне покоя —
Он завис,
как Дамоклов меч.
Я был вскормлен другим языком:
Я тепло южнорусских наречий
С материнским впитал молоком.
Русской речью был очеловечен!
Мой славянский род — равновелик,
Не объять его мерою узкой…
Я люблю украинский язык!
Но родным я считаю —
русский!!!
В поднебесье журавли, взмывая,
Острым клином режут облака,
Гонит их осенняя тоска,
И они надолго улетают.
Журавлиный клин всё выше, выше,
Пряный луг гнездовья сух и сед.
И опять земля им машет вслед
Обнажёнными руками вишен.
Будут вновь дожди своею пряжей
Умывать лицо седой земли…
Журавли с собою унесли
Год один из молодости нашей.
Однажды я проснулся на рассвете
От острого предчувствия беды.
Бесился за окном безумный ветер,
Терзая опустевшие сады.
Растерянно метался дождь по крыше,
А за моим заплаканным окном
Стонала перепуганная вишня,
Как будто бы войти просилась в дом.
И так мне было страшно и тревожно,
Хотелось взвыть в объятьях темноты,
Хотелось убежать… Но невозможно
Бежать от приближения беды.
И снова вижу эти сны я:
К Днепру спешащий юркий Сож,
Мстиславльские края лесные,
И золотая в поле рожь.
Бреду сквозь травы-бездорожье,
Прислушиваясь к тишине.
О, белорусское Присожье,
Ты снова юность даришь мне!
А за рекой горит Россия,
В багряно-розовых огнях…
Я просыпаюсь от бессилья:
Нет больше тех, кто ждал меня.
За окном осенним
Холодно и ломко.
Осень носит тени
В порванной котомке.
Города удушье
Растворится ночью,
Снег, придя, разрушит
Мир ноябрьский в клочья.
В небесах продрогших
Звёзд кружится стая,
Осень дни им крошит,
В бытие врастая.
Сергей Есин [36]
Страницы дневника [37] 2009 г.
21 марта, суббота
[…] Где-то в четверг позвонил Саша Колесников, он в этом году в балетном жюри театрального конкурса «Золотая маска» — не пойду ли я с ним в Большой на «Сильфиду». Другой возможности попасть в Большой при современных ценах у меня нет: конечно, пойду. Тем более, знаю, что места будут самые лучшие. Правда, и Витя сегодня учится.
Кроме «Сильфиды» в программе оказался ещё и одноактный балет «Учитель» по либретто Ионеско. Москва, с её «передовыми» тенденциями провинциалов, становится основным центром абсурдизма, как ей сегодня и положено. Впрочем, спектакль в принципе мне понравился. Не запомнилась музыка, но само действие, сложенное из игры трёх актёров, стоит перед глазами. Сюжет прост: пианистка, учитель и ученица. Сюжет для балета традиционен: балетный урок. Неожиданно: учитель душит ученицу, а за занавесом его уже ожидает следующая. Здесь Ильза Лиепа, Николай Цискаридзе и Нина Капцова. Но разве человечество усваивает хоть какие-либо уроки? В этом и состоит прогресс общественной мысли. Лучше всего в этом небольшом балете работает Лиепа, что-то инфернальное в её походке, в каждом её движении. Но и Цискаридзе, обычно держащий лишь внешнюю форму, здесь лучше, чем обычно. Эта роль даёт очень много возможностей, которые артистом всё же до конца не реализованы. Как, интересно, делает это танцующий в очередь с Цискаридзе Сергей Филин?
Читать дальше