Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Мелькают в этих переливах,
То затихая, то звеня:
И блеск луны, и ветер в гривах,
И бег строптивого коня.

И дивный голос дивно звонок,
До дрожи душу бередит…
То, плача, белый верблюжонок,
Осиротев, в степи стоит.

То воды вольного Онона,
То Керулена берега.
И мчится всадник окрылённо,
И низко стелется урга.

То смех заливистый монголок,
То степь ковыльная звенит!
И я — жемчужины осколок —
На миг с жемчужиною слит…

Земля в цветах! Дышу неровно,
Лежу, устав за много дней.
У самых рук таскает брёвна
Собрат проворный — муравей!

И я встаю! И продолжаю
Упорно строить крепкий быт,
И все знакомства забываю,
Поскольку сам давно забыт.

Проклявший ложь — и одинокий,
Я с каждым мигом всё сильней.
Душа поёт!.. Простор широкий,
Земля, цветы и — муравей…

Душа любуется руками,
Душа поёт и день, и ночь!
А муравей ползёт упрямо
И мне пытается помочь.

Утомлённый невзгодами, зоной,
Позабывший, где враг, а где брат,
После бани смотрел отрешённо
Старый зэк на осенний закат.

Тишиной оглушённый и волей
В непонятном, нерусском, краю
Он забыл все обиды и боли
И какую-то думу свою.

Только степь разливалась широко,
Только в алой закатной пыли
Плыли волнами вольно, далеко,
Золотые насквозь ковыли…

Мастерю вечерами рессорную бричку,
Голубыми цветами раскрашу дугу.
Приготовлю рюкзак, соль в дорогу и спички.
Лошадь щиплет траву на зелёном лугу…

Скоро выедем в степь! Не спеша, бездорожьем,
Мимо старых дорог и зеркальных озёр.
Как я мог до сих пор жить отравленный ложью,
Где я был до сих пор, с кем я жил до сих пор?

О, как лживо живём! Потому и стареем…
И не видим парящих орлов в синеве,
Серебристую чайку над пенным Тореем,
Золотую лисицу в зелёной траве,

Наши синие горы, туманные дали,
И неспешный и плавный полёт журавля…
Пусть в огромной степи растворятся печали.
Небо, лошадь и бричка. Родная земля.

Распрощаться с лгунами, расстаться с рабами!
Как в душе эту мысль я всю жизнь берегу!
Раствориться в степи!.. Мастерю вечерами…
Лошадь щиплет траву на зелёном лугу.

Скоро выедем в степь, не спеша, бездорожьем,
Не оставив в пути ни примет, ни следа.
Если спросишь меня: «Разве это возможно?»
Я отвечу тебе: «Это можно всегда!..»

О чём же мы пели? Клинки и шинели…
За что мы убиты на буйном скаку?
Маньчжурские сопки… Шимозы, шрапнели…
И я — в поредевшем казачьем полку.

Зачем мы воскресли? А взгляд мой раскосый,
А конь мой храпит… За углом — впереди —
Старушечьи лица и девичьи косы,
И срезанный крик: «Не убий… Пощади!»

Морозно и людно! За что же нам злиться?
Со злобой такой — хоть живи, не живи!
Быть может, на алом снегу белолицая —
Прабабка моей несчастливой любви?

То белый, то красный — какое значенье,
Когда не смолкает в ушах: «Пощади!»
А я ведь люблю всех, люблю от рожденья!
А сердце всё плачет и плачет в груди…

Дрожа, просыпаюсь я снова и снова,
И стылый рассвет голубеет в окне.
Холодный рассудок с горячей любовью,
Столкнувшись, бушуют бессильно во мне.

Я вижу дорог похоронные ленты,
Я слышу мольбу: «Не убий… Пощади!»
Звенит мой клинок о гранит постаментов,
А сердце всё плачет и плачет в груди…

«Я знаю то, что ничего не знаю!»
Спасибо всем, кто не сумел солгать,
Спасибо всем, кого не понимаю,
Всем, кто меня не может понимать!

Пусть кто-то, смутно мучаясь о чуде,
Сопоставляет разность величин.
А чудо — Жизнь! И для мучений, люди,
Нет абсолютно никаких причин…

Какие бы причины ни открыли —
Всё будет только следствием всегда!
Спасибо, Жизнь, за мысли и за крылья,
За всё, что не узнаю никогда.

На вокзале, в зале ожиданий,
В суете измученного дня,
Женщина с усталыми глазами
Ласково окликнула меня.

Профиль незнакомый, взгляд призывный,
Вся ко мне навстречу подалась.
Губы слишком яркой георгиной,
В трещинках помада запеклась.

В памяти моей никто не ожил,
В памяти лишь искры от костра.
Взгляд её всю ночь меня тревожил,
И болело сердце до утра…