Максуд Ибрагимбеков - Обжалованию не подлежит

Оказалось, что Марьям беременна. Она сказала, что ее ребенок будет носить фамилию мужа, который никогда не узнает, что ребенок не от него. Для нее всегда семья была главной ценностью жизни, и она ее должна сохранить любой ценой. Еще она сказала, что пришла попрощаться. Сеймура она никогда не забудет, но сюда больше не придет.

Неожиданное известие о ребенке отозвалось в нем неизведанным прежде ощущением. Он был оглушен, но при этом в беспорядочном ворохе мыслей одна отчетливая все-таки промелькнула — он подумал, что ему нечего ей предложить, кроме нищенского существования в кочегарке с бесправным человеком без паспорта.

Она сказала, что ей будет очень тяжело без Сеймура, но она окончательно решила расстаться с ним.

— Я ухожу, — сказала Марьям. Сеймур слушал ее, продолжая неподвижно сидеть за столом. Он слушал с застывшим лицом, ни разу не перебив ее, и ничего не спросил, после того как она замолчала. С пронзительной тоской он почувствовал, что ему не хочется жить. Он видел, как она встала с кровати, подошла к столу и, сев напротив, уставилась на него долгим внимательным взглядом. — Плохо тебе? — тихо сказала она. — Не переживай так, не надо. — Не дождавшись ответа, Марьям встала с кровати, подошла к Сеймуру и, обхватив обеими руками его голову, заплакала. Она рыдала так, как будто от горя у нее разрывается сердце.

Сеймур гладил ее, говорил ласковые слова и просил успокоиться. Говорил он с трудом, потому что перехватило горло. Постепенно она перестала плакать и стала, как всегда, длинно и путано рассказывать. — Ты не переживай. Теперь я поняла, что делать. Я как та раненая кошка, все время от боли бросаюсь из стороны в сторону, а теперь успокоилась. — Марьям вытерла слезы и улыбнулась. — Ты, наверно, видел, у нас в лаборатории живет кошка. Никто не знал, что по ночам, когда холодно, она забирается в газовую печь и там спит в теплом дымоходе. В то утро зажгли газ, когда она была в печке. Это было ужасно, слышать, как в печке кричит перепуганная кошка. Она сильно обгорела. Когда она выскочила, шерсть на ней тлела. Она металась по лаборатории, но в руки никому не давалась, и никто ей не мог помочь. От боли она не соображала, что делает, бросилась на окно и разбитым стеклом порезала морду и лапы. И тут в лабораторию вбежала кухонная посудомойка. Кошка как будто ее ждала, сразу вспрыгнула к ней на руки, и они обе — эта несчастная кошка и пожилая посудомойка Сара — плакали вместе. Фаталиев отвел их в медпункт, там кошке сделали укол, смазали обезболивающей мазью и обернули полотенцем. Сара носила ее на руках, плакала от жалости и убаюкивала как ребенка. Я тоже как та кошка, до прихода сюда не могла найти себе места, и помочь мне никто не мог. Думала, сойду с ума. Только сейчас я наконец-то поняла, что, кроме тебя, мне никто не нужен. Теперь я знаю, без тебя я умру. Ты мое спасение, ты моя жизнь. Только ты.

Они сидели, прижавшись друг к другу в темной комнате, освещенной только тусклым пламенем топки, и молчали. Слышно было, как, забившись под стол, похрапывает Алби.

— А что с кошкой? — спросил Сеймур, когда она собралась уходить.

— Только ты не смейся! — предупредила Марьям, в полумраке глаза ее светились, и почему-то показалось, что она похожа на кошку.

— Над чем? — удивился Сеймур.

— Не знаю… — нерешительно сказала она. — Кошка оказалось беременной, через месяц она родила двух здоровых котят.

Сеймур все-таки рассмеялся.

Наступила жара, и Сеймур большую часть суток проводил на воздухе, под навесом, сооруженным им в задней части котельной, недоступной глазу редких прохожих. Они пришли вдвоем, Назимов и Фаталиев. Сеймур провел их под навес и усадил за стол, который он перенес сюда из кочегарки. Алби приветствовал гостей заливистым лаем и размахиванием хвоста.

В этот приезд Назимов показался Сеймуру непривычно оживленным.

— Может быть, пойдем ко мне в лабораторию и поговорим там? — предложил Фаталиев.

— Зачем? Здесь прохладно, нет посторонних. Хорошие вести можно сообщить где угодно, хуже они от этого не становятся, — сказал Назимов.

Вести, привезенные Назимовым в планшете, действительно показались Сеймуру неправдоподобно хорошими.

Сеймур не поверил своим ушам, когда узнал, что он амнистирован и в скором времени полностью будет восстановлен в правах.

— То есть теперь я могу отсюда уехать и встречаться с кем хочу? — спросил он.

По всему было видно, что Назимов доволен. И хотя он разговаривал официальным тоном, чувствовалось, что происходящее приятно и ему.