Эльмира Нетесова - Заложники любви

— Какой заботливый был человек, как жаль, что хорошие люди живут мало. А всякое говно век смердит под боком.

— Это верно,— согласилась Анна. И все невольно тянули на девку, влетевшую в дверь. На руках у нее сидела кошка, укутанная в пуховый платок. Она смотрена на людей испуганными глазами, дрожала и жалась к хозяйке всем телом. Девчонка плакала в три ручья.

— Что случилось, Ксюша? — спросил Лукич девчушку. Та ответила сквозь рыдания:

— Егор Лукич! Ну, кому влезло в голову вот так обидеть мою Татку. Она никого не трогала. Жила в комнате и никуда не выходила. Не мешала, даже голоса ее никто не слышал. А тут мы с девчонками как-то проглядели.

Пылесосили. Оставили дверь открытой и Татка выскочила. Мы ее всюду искали, на всех этажах, на чердаке, и подвале и на улице, возле соседних домов, но кошки нигде не было.

— Ксюша, а зачем она тебе нужна? — спросил Лукич удивленно.

— Она ласковая и лечебная. Когда я или девчонки из комнаты простывали, ложили Татку на грудь, к утру простуда исчезала. И ни таблеток, ни врачей не нужно было. Татка всех одна лечила.

— И давно она у вас живет?

— Два года. Татка чистая, на улице не была.

— Ну, так что случилось у вас? — терял терпенье человек.

— Гляньте, что с нашей девочкой утворили!—развернула Ксюша платок. Из него показалась вся кошка, но она была тщательно пострижена и побрита под льва. Татка, удивленно оглядев хохочущих людей, полезла под руку хозяйке, чтоб скрыть нелепость своей внешности. Она мяукала тревожно и жалобно, просила, чтоб ее снова укутали в платок.

— Ну, чего смеетесь? Я думала, вы поможете найти ту сволочь, какая Татку опаскудила! Это же зверство — глумиться над животным! Негодяи осквернили Татку. А вам смешно! — хотела уйти девчонка.

— Ксюша! Подожди! Скажи, чего хочешь? — спросил Лукич.

— Чтоб нашли и наказали! Сегодня кошку опаскудили, завтра до человека доберутся! Этим скотам все равно!

— Найдем, Ксюша, кто это отмочил. Только помни, кошку в общежитии держать нельзя. Запрещено такое нашими правилами,— напомнил Лукич.

— Татку все девчонки в комнате любят. Она даже в коридор не выходила, о ней никто не знал. Случайно выскочила на свою голову,— вступилась за кошку Ксюша и, укутав свою любимицу в платок, успокаивала.

— Обрастет твоя скотинка! К зиме шерсть на ней появится!

— Так ведь до того простыть может. Как ей голой жить? Придется одеть Татку. Свитер ей придумать, памперсы подобрать. Иначе воспаление легких получит.

— Чего? Может еще и галстук, носки с тапочками связать? — удивились бабы.

— Эх-х, вы! А еще женщины! Ведь Татка — наш общий ребенок, подружка для всех! Неужели это не понимаете или в доме кошек не держите? Мы Татку слепым котенком у мальчишек отняли. Они ее утопить хотели. Мы вырастили, выходили. Теперь она каждое слово понимает, слушается, не хулиганит, умница,— гладила кошку Ксюшка.

Может, и забыли б люди об этом случае. Подумаешь, трагедия, кто-то кошку оболванил под льва! Ведь не убили ее, не издевались. Но через пару дней в комнате на первом этаже внезапно вспыхнула драка. Повздорили двое парней. Поначалу крик поднялся, а там кулаки в ход пошли.

Когда Лукич прибежал, ребята дубасили друг друга стульями, целились в макушки.

— А ну, тихо! Всем отбой! Успокойтесь!—приказал зычно и раскидал дерущихся по углам.

— Чего взъелись, что не поделили?

Ребята молчали.

— Что стряслось? — терял терпение Лукич.

— Я ему все равно башку сверну! Козел вонючий! Он моего песку достал, изуродовал всем на смех!

— Какого песку? — не понял Егор.

— Да вон! Рядом с вами сидит,— указал на собаку, какую Лукич принял за игрушку.

— Эту, что ли?

— Ну да! Видите, уже стричь стал! Я вовремя подоспел. Только в туалет отлучился на минуту! Вхожу, а этот отморозок запихал моего Снежка в сапог вниз лицом, а задницу стрижет машинкой. Думал, что я надолго и туалете застрял, хотел всего постричь, но не успел. А задницу всю как есть оголил. Спроси, зачем ему над псом издеваться? Снежок ни к кому не подходил и не трогал никого. Ничего не просил, только меня признавал. Какого хрена от него надо? — кинулся парень на обидчика с кулаками, но тот увернулся, сделал встречный выпад и крикнул:

— Пусть твоя шавка не лезет на мою койку, сколько говорить буду, что брезгую псами. Не выношу их запаха! Убери его вон!

— Володя! Откуда пес? Зачем принес его в общежитие?— спросил Лукич хозяина пса.

— Егор Лукич! Отец мой умер, я говорил вам. В память от него Снежок остался. Любимцем его был. Сестре все отошло, квартира и вещи. Она с мужем поругалась. Ушел он от нее, ребенка оставил. А у мальчишки, ему всего три года, аллергия на собаку. Не выгонять же его на улицу в девять лет. Он и так на отцовской могиле жил. Я его оттуда умирающим забрал. Уже не верил, что выхожу. Снежок с отцом как люди дружили. Не могу его чужим людям отдать. Знаю, что все равно сбежит на кладбище, там и помрет. Вот принес. Ну, что делать? Он для папки как человек был. А мне в память остался. Муж сестры тоже скандалил из-за Снежка. Потому взял себе, чтоб они помирились и жили вместе, одной семьей. Теперь и здесь неувязка. Те двое ребят ничего к Снежку не имеют, а этот дергается, требует убрать собаку. Но куда дену? У меня и теперь перед глазами стоит отец со Снежком на руках,— понурился Вовка.