Эльмира Нетесова - Заложники любви

— Егор! Милый, никто не высмеет! Через меня половина милиции прошла!

— Так чего ж никто не помог?

— Кишка тонка против Шныря.

— Они с тобой спали. А я причем? Чего ко мне прикалываешься?

— Во, чудак! Они мою с собой не забрали. Все при мне, и тебе хватит! Вступись, возьми «под крышу». Не пожалеешь, козлик,— чмокнула в щеку пользуясь темнотой. И добавила:

— Сам знаешь, не с жиру сучкую. Бабка уже пятый год прикована к постели.

Шныря нашел в баре. Вызвал на улицу поговорить. Не просил, потребовал оставить в покое бабу. Рэкетир участкового понял по-своему, что стала путана подругой мента и уступил без споров, по-мужски.

Никакой благодарности не потребовал Егор и, вспоминая тот случай, краснел. Ведь вернулся домой со следами губной помады на щеке. Путана, будто печать на нем поставила. Жена целый месяц к постели не подпускала.

— А и Шнырь не стал спорить!—усмехается Титов.

— Сколько лет прошло с тех пор, уже жена ревновать разучилась,— вздыхает Егор, входя в дом. И потрепав жену по плечу, прижался лицом к теплой щеке и сказал тихо:

— Как я соскучился без тебя, роднулька моя! Как мне тебя не хватает...

— Ну, что там на работе? Очень тяжко?

— Другого не ожидал. Было бы хорошее место, без меня обошлись бы. Давно бы заняли. А тут большего дурака не сыскали. Воткнули, как в гнилую задницу, и приказали: — Вези!

— Так оно всегда было. Самый тяжелый участок тебе давали. Теперь вот это общежитие навязали. Может отказаться, пока не поздно? Приказать не имеют права пенсионеру. А и тебе зачем нервы трепать. Здоровье не резиновое.

— Детям помочь надо. А с пенсии о том даже думать смешно. Оно и работа обычная. На прежней куда круче доставалось. Ночью покоя не было. Главное там порядок наладить. Потом уже все проще будет,— взялся за ложку и вздрогнул от телефонного звонка.

— Да, я слушаю! — узнал Лукич голос вахтера общежития.

— Драку разогнали на третьем этаже. Твои ребята помогли, из милиции. Трое приезжали, я вызывал. Двоих забрали. С ними разберутся. Ну, да, самых забияк с одной и другой комнат поувозили. Теперь тихо. Оставшиеся уже мирятся. За одним столом сидят. Не-ет, водку не пьют. Девки их чаем поют. Улаживают ссору, ведь из-за них все началось. Вот и зализывают свою срань...

Егор Лукич, слушая вахтера, душой почувствовал, что тот чего-то не договаривает. Ну, чего трезвонить коли все улажено. Значит, случилось худшее, о чем не хочется говорить сразу. Так оно и получилось.

Вахтер помялся, словно набирался решимости, а потом выпалил одним духом:

— Приехал бы ты!

— Зачем?

— Да Катька Лапшина в петлю влезла!

— Как? — подавился воздухом Егор.

— Головой! Как еще?

— Насмерть?

— Да вот откачивают ее бабы. Вой на всю общагу стоит. И мне не велят «неотложку» вызывать.

— Почему?

— Какую-то последнюю записку нашли. Если выживет, врачи девку до гроба в дурдом законопатят. А бабам Катьку жаль. А что как не спасут ее? — выдал себя заикаясь.

Егор так бы и выскочил в домашних тапках, если бы не жена. Она у двери остановила, указала и попросила:

— Береги себя...

Титов уже через пяток минут был на месте. Катька Лапшина еще не пришла в сознание, но уже начала дышать. Бледное лицо девчонки было похоже на маску. Возле нее суетились трое женщин. Средь них заводская фельдшер. Бабы делали искусственное дыхание, массаж, ложили примочки, брызгали в лицо Кате холодной водой, тормошили, звали, хлопали по щекам.

Егору дали последнюю записку девчонки:

— В моей смерти никого не вините, я ухожу сама. Жить не хочу! Меня опозорили. А человек, какого любила, оставил меня одну с тремя насильниками. Он убежал как последний трус, не пошевелил пальцем, чтобы помочь и выручить меня. Я любила, но человек того не был достоин. Я опозорена им и теми, кто осквернил и глумился надо мной. Больше не хочу жить. Нет людей, вокруг одни подонки и негодяи. Нет любимого!

А зачем жить? Я никому не нужна! Выходит, меня никто не любил. Мне не с кем прощаться и некого помнить. Я счастлива, что ухожу от всех сразу. И не плачьте, никому не поверю, ведь меня предали все! Катя.

— Вот так финт! А мы причем? Кто эти трое? Кто тот сбежавший любимый? — глянул Егор в открывшиеся глаза девчонки, они были полны слез.

— Дура! — вырвалось у человека с обидой.

— Зачем вы спасли? — сказала та еле слышно.

— В больницу ее! — потребовал Егор.

— Остыньте, Лукич! В психушку увезут,— останавливала фельдшер.

— Замолчать! Или хотите, чтоб те трое гуляли на воле безнаказанно! Не бывать такому!