Ник Хорнби - Как стать добрым

С шумом и смехом ребята вывалили из автобуса, перешучиваясь: «Смотри, вон твоя хата», но все это была бравада, за которой скрывались испуг и неуверенность. Мы тоже растерянно переглядывались. Дэвид поговорил с каждым ребенком в отдельности. Они выстроились на тротуаре: трое ребят и три девочки, все разного возраста. Дэвид указал им их новые места жительства и, пожав руку старшему из парней, кивнул в мою сторону. Пару минут спустя я готовила завтрак, в то время как восемнадцатилетний парень, пожелавший, чтобы я называла его Обезьяной, сворачивал самокрутку за кухонным столом.

— Что это вы делаете? — поинтересовалась Молли.

— Верчу самокрутку, — ответил тот. А что он еще мог делать на моей кухне? Ничего особенного: вот сидит человек, скручивает себе сигарету.

— Вы что — курите?

— Кхм, — сказал Том и тут же скрылся в своей комнате.

Молли, однако, была заворожена новым постояльцем и исполнена благоговейного страха. У ее отца было свое, прочно сложившееся мнение относительно табачных изделий, ее мама работала врачом — она слышала, что люди курят, но ни разу не видела, чтобы кто-то готовился к этому так серьезно и обыденно. Что до меня, я не могла определиться: можно ли позволить Обезьяне курить в моей кухне в присутствии детей. С другой стороны, если бы я попросила его делать это на заднем дворе, Обезьяна мог обидеться. И мы оказались бы в неловком положении. А что, если он неправильно поймет меня? И сразу ощутит себя здесь лишним? Вдруг наш гость решит, что мы не уважаем его традиций? Или что мы хотим подчеркнуть разницу между нами. То есть мы, как средний класс, с налетом сытой буржуазности, бережем себя, собираясь жить долго, а ему, как представителю отверженного рода, осталось только катать сигареты. А вдруг на мою просьбу выйти курить на задний двор он отреагирует неоднозначно? Вдруг это сразу рассердит его, выведет из себя — и эта злоба на господствующие классы вынудит его ограбить нас этой же ночью, обобрать до нитки, вывернуть карманы и напоследок прирезать во сие? Я терялась в догадках, какой оборот могут принять события. И моя нерешительность пригвоздила меня к месту. Не зная, что сказать, я растерянно пробормотала:

— Сейчас поищу пепельницу.

Ха! Где я найду ему пепельницу в доме, где проживают пятеро некурящих? Придвигаю ему чайное блюдце.

— Вот, может быть, это подойдет.

Я промотала в голове последнюю фразу и увидела возможные последствия своего поступка:

а) все это может быть воспринято как раздражительность, вызванная его поведением, и б) как откровенное оскорбление, имеющее социальную подоплеку: «Видишь, в этом доме нет пепельниц!»

Поэтому на всякий случай я добавила:

— Если вы не против.

Обезьяна был не против.

Он был очень высок и крайне худ — он скорее походил на жирафа, чем на Обезьяну. На нем (если перечислять снизу вверх) были шнурованные полусапоги «Доктор Мартенс», армейские мешковатые штаны из военно-полевого обмундирования, куртка цвета хаки и черный свитер с высоким горлом, перепачканный грязью — я надеялась, что именно грязью, хотя пятна могли быть иного происхождения, судя по последним сообщениям из газет. Лицо у него было рябое и прыщеватое — впрочем, это, вероятно, возрастное. Пожалуй, все. Во всяком случае, из одежды. Остальная часть его гардероба находилась в полиэтиленовой хозяйственной сумке.

— Ну вот, — сказала я.

Он посмотрел на меня выжидательно, отчего сделалось вполне понятно, что за этими словами последует продолжение. Но тут на меня нашел очередной ступор: на языке снова не оказалось слов, которые можно было бы ему сказать. Я попыталась придумать, что бы могло последовать за таким многообещающим началом, в чем не было бы оскорбительной снисходительности или откровенного вызова, а напротив — симпатия и интерес, но поневоле спасовала. (На самом деле я чувствовала неподдельные интерес и симпатию к этому человеку, так что вопрос был не в том, чтобы разыграть перед ним материнские чувства. Мне в самом деле был небезразличен этот человек, пришедший к нам с улицы.)

— Ну как, нравится у нас?

Он пожал плечами. Возможно, не понял вопроса. Я уточнила:

— Давно не бывал в такой обстановке. Когда ты последний раз ночевал в доме?

Тут ведь не было ничего оскорбительного или вызывающего, не правда ли? Если бы я, например, ежедневно ночевала на улице, то, попав к кому-то домой, ничуть бы не оскорбилась подобному вопросу. Каждый может очутиться в его положении, что ж тут такого. И потом, таким вопросом его можно было разговорить и получить представление о его жизни, сфере занятий. Единственная опасность: он опять же мог уловить тут подвох. Вот, мол, мы, смотри какие — как обустроились, какая у нас кухня и прочее.