Владимир Казаков - Избранные сочинения. 1. Ошибка живых

7-Й ГОЛОС

Упражняться в искусстве последнего слова?

8-Й ГОЛОС

Зачем оно, если выживут одни мертвецы?..

1-Й ГОЛОС (после паузы)

Наше молчание стоит наших слов — то же косноязычие.

2-Й ГОЛОС

2-й и последний.

3-Й ГОЛОС

Господи! Где же твое милосердие???

4-Й ГОЛОС

Милосердие??? Из этих вопросительных знаков выйдут превосходные крюки для пыток.

5-Й ГОЛОС

Пытки отменены! Разве вы не знаете?.. Я не знаю.

6-Й ГОЛОС

6-ое отчаяние!

7-Й ГОЛОС

Хорошо, что нет бога, а то было бы плохо, что он есть.

1-Й ГОЛОС

Вы меня убиваете вашим 7-ым!

2-Й ГОЛОС

Я убиваю себя своим 2-ым!

3-Й ГОЛОС

Кругом слово «смерть»! Любимое слово живых.

4-Й ГОЛОС

Любимая тайна мертвых...

Наступает пауза, окрашенная шумом ливня...

5-Й ГОЛОС

Чтобы не сойти с ума от всего этого, я напряженно всматриваюсь.

6-Й ГОЛОС

Куда?

5-Й ГОЛОС

В циферблат молчания...

Этот каменный дом поразил Истленьева своими тремя мрачными этажами. Пермяков поджидал его в холодной каменной подворотне. Вход в дом был со двора.

Двое бывших попутчиков по варшавско-московскому поезду не обменялись ни словом. Они молча стали подниматься по неосвещенной крутой лестнице.

Наконец, они оказались. Но до этого были минуты тягостного молчания, когда они медленно поднимались по выщербленным ступеням. Обветшалая сырая стена провожала незнакомца взглядом безропотного калеки. Истленьев думал:

— Как мрачно!..

Как мрачно Пермяков думал! Это тройное безмолвие — Истленьева, Пермякова и каменных стен — становилось невыносимым себе самому. Мучительный стон готов был вырваться из скрюченного железа перил...

ПЕРМЯКОВ

Ну, что? Вот и пришли... Вот здесь...

ИСТЛЕНЬЕВ

Здесь?.. Да, здесь темно...

ПЕРМЯКОВ

Присаживайтесь... Вот стул... этот, кажется, еще держится... А что, легко вы меня отыскали?

ИСТЛЕНЬЕВ

Легко... очень легко... Да я и не искал совсем. Вы ведь мне адрес сами давеча сообщили. Но я не искал. Ноги сами сюда привели. Я еще издали, как увидел этот дом, подумал: «Наверное, здесь».

ПЕРМЯКОВ

Вот ведь как... Только бледны вы очень... Говорите, что спокойны, а сами бледны, как мертвец.

ИСТЛЕНЬЕВ

Да разве я говорил?

ПЕРМЯКОВ

Что ж, мне послышалось?

ИСТЛЕНЬЕВ

Н-нет... тогда бы и мне послышалось... Я устал... да и болен был... вот и...

ПЕРМЯКОВ

Вот и дом этот, к тому же. Да?.. Я знаю... Сейчас про Эвелину хотите спросить? Я знаю...

Пермяков с кривой усмешкой глянул на стены, будто знал, о чем и они хотели спросить.

В комнате ничего, кроме койки из покрашенного железа, стола и двух стульев. Окно было пробито в толстой стене, низкое и узкое, как бойница. Свет проникал в комнату такой слабый и тусклый, что его присутствие начинало щемить душу, словно присутствие неизлечимо больного...

ПЕРМЯКОВ

Помните поэта... из бывшей компании? Я его забыл, а две строчки стихов помню:

Каково! А?.. Надо же! «насквозь себя увидел»! Ну и поэт! Ну и «силен»!..

ИСТЛЕНЬЕВ (тихо)

Да... Я помню...

Дверь, ведущая в другую комнату, была плотно затворена. Окно хрупко держало свет, словно мать — больное дитя.

Они замолчали. Истленьев вдруг вспомнил маленькую Мадлон, Швейцарию.

— Было ли это? Или никогда не будет? — подумал он.

Молчание стен и молчание этих двух людей сливалось в одно тягостно-каменное безмолвие...

Подчиняясь молчанию разума, толпа медленно продвигалась в сплошной темноте. Левицкий и Куклин, стиснутые людьми и стенами.

КУКЛИН

Небо без носа. Провалился.

ЛЕВИЦКИЙ

Это кошмарно. Или, если хотите — да.

КУКЛИН

Я только что от. У нее уже знают.

ЛЕВИЦКИЙ

Она?

КУКЛИН

Бледнее обычного, но не бледнее, чем в прочие необычные дни.

ЛЕВИЦКИЙ

Вот и все.

КУКЛИН

Тут же предложили игру.

ЛЕВИЦКИЙ

Невозможное становится возможным.

КУКЛИН

Кого-то среди нас не хватало. Кого — неизвестно. Он не явился.

ЛЕВИЦКИЙ

Я вас поздравляю, с чем вас и поздравляю.

КУКЛИН

Потом стали появляться числа. Сначала четные, потом нечетные, потом и другие. Стоял скрежет.

ЛЕВИЦКИЙ

Слышу.

КУКЛИН

И вдруг увидели: нет неба!

ЛЕВИЦКИЙ

Оно было нечетного цвета...

Пермяков, Истленьев и время постепенно исчезали в сгустившейся темноте. Истленьев боялся взглянуть на закрытую, ведущую в другую комнату, дверь. На лице Пермякова оставалась все та же усмешка...

— Что, боязно? — спросил тихо он.